Я быстренько у нее нож забрал. А малолетки эти не унимаются, гляжу еще остальные вернулись. Самая наглючая, что с ножиком была, отскочила, но пасть вообще не закрывает. И по мне, и по Матери языком своим поганым ходит. На Малую показывает, я скажу типа и ее не на пику, а на кое-что другое посадят. Побольнее меня зацепить хочет. На эмоции бьет.
А у меня особенность такая неуютная есть – пистолеты выскакивают, когда лютую какую несправедливость или обиду почую. Клинит, короче. Контролировать не могу. Так сразу со сборки у меня повелось. Тоже вроде дефект, как у Аспида. Все мы там немного дефектные получились. Неудачный эксперимент. И сейчас прям сердце к кадыку подскочило, это как будто подкрался кто-то и собачье дерьмо с размаху в лицо или в рану грязным пальцем. Запястья зачесались. Думаю, спаси, Святой Иосиф. Я ж нелегал почти. Смертоносное оружие на свободе. Узнают, прости прощай.
В ментовку сейчас тебя сдам, говорю. Дожили, ментовкой малолетнюю гопоту пугаю. А я, девка мне в пику отвечает, заяву напишу, что ты меня изнасиловал, знаешь, что по нынешним временам с такими делают.
Тут у меня бздыньк, крыша и отъехала. Боль адская, я аж вскрикнул с отвычки. Дуло в лоб ей упер. Она как увидела, что это не простой пистолет, а прям из запястья моего торчит, так у нее лицо аж потемнело. В глазах страх и небо отражается. Хорошо быть легендой. Про нас и прочих киборгов все слышали да не видел никто.
Спрашиваю, хорошо поняла? И дуло вдавливаю посильнее. До таких как она, только через жесткость доходит. А она уже на меня не смотрит, в сторону глазами лупает. Че та увидела там интересное. Поинтереснее, чем мои пистолеты.
И я развернулся посмотреть, а их там уже десятка два понабегло. И не с пустыми руками. Впереди пацан какой-то мельтешит. С меня ростом, спортивки, серебристый бомбер, кроссовки с огоньками, на затылке шапочка красная. Да и вся эта шобла с битами и арматурой, разноцветная, пушистая, блестящая. Ей-богу, дискотека.
Пацанчик этот и говорит мне, убери мол волыну. А остальные в круг берут. Я вторую руку поднял, а ладонь уже сама в боевое вошла. Некоторые аж взвизгнули. А у парня в глазах даже восторг промелькнул. Точно вам говорю. Мне даже немного приятно стало. Он рукой махнул и остальных вдруг как ветром сдуло.
Я пистолеты прибрал, Малую с земли поднял, курточку ей отряхнул. Пошли, говорю, домой, нечего тебе в такую школу ходить, где по мордасам бьют и за гаражами курят.
Идем, а она молчит, хотя обычно такой фонтан открывает – вентиль нужен чтобы перекрыть. Осторожно так, посматривает со стороны. И на руки косится. Я ей ладонь предложил, поколебалась немного, но взяла, осторожно только так.
Потом все-таки спрашивает, а тебе больно, когда пистолеты вылазят? Больно, отвечаю. Как больно? Вот как тут объяснишь. Молчу. А она не унимается, больнее, чем когда кулаком бьют? Больнее, но зато быстро. А руки, как потом новые отрастают, продолжает интересоваться. Как отрастают? Да я и не задумывался особо, как это получается. Да и не отрастают они. Просто кисти рук превращаются в пистолеты, а потом наоборот. Вот и вся наука. Биотехнологии. Вот Очки знал про это и что-то умничал на тему, но кому охота слушать. Я половину слов все равно не понимал. Да и никакого желания разбираться в себе не было и нет. Надо просто принять это, типа вот я такой и все тут. Давай живи дальше. Адаптируйся. Человек он как крыса. Хоть все лапы ему обруби и трубки вставь, так он на трубках побежит. За жратвой, например.
К Пароходу подошли. Я Малой говорю, ты Матери о случившемся ни слова. Мать поболе нашего разбирается, переживать начнет, или по старой памяти письма писать, что мол мне как инвалиду войны пенсия положена, а то и того хуже начнет правительство изобличать. А правительство этого не любит. Вмиг камуфляжных пришлют.
Малая, девка понятливая, кивнула. И руку мне погладила. Хорошая она, увезти бы ее туда, где поспокойнее. Нищеты, где этой нет, тоски разливной. Знать бы только куда.
***
Пошел я к Матери в комнату, проведать. Совсем она плоха стала. Кожа желтая, висит. Под глазами черные круги. Только внутри огонек горит. Искорка. Та самая. Значит поборемся еще.
Сядь, глазами показывает. Я сел. Кровать с панцирной сеткой сразу промялась. Она сморщилась от боли. Я вскочил понятно дело. А она мне, ну что ты как кенгуру скачешь. По кровати ладошкой тихонько похлопала, садись. Я совсем осторожно на самый краешек примостился. Проклятый матрац все равно вякнул.
Умру я, Мать мне говорит, скоро уже. Что я ей тут ответить? То, что умрет и так видно. Совсем в ней жизни не осталось. Ты только, продолжает, Ясну не бросай. Не брошу, отвечаю. А она все свое, я тебя, говорит, не бросила. Передала тебе что сама чувствую, ощущаю, может поэтому ты Кристиан и вырос честным и хорошим человеком. Да уж, думаю, может лучше бы я тогда в банду какую попал. Сейчас был бы тоже хороший. Только богатый. И с руками нормальными. Я матери одеяло поправил, в лоб сухой поцеловал. Будь спокойна, говорю, Ясну не брошу. Сестра же. Посиди со мной, Мать просит и за руку еще взяла. А у меня в желудке с утра ничего не было, урчит зараза, что твой адронный коллайдер. Посижу, говорю. Так и сидел рядом, пока за окном совсем темно не стало. Заснула она. Я одеяло поправил, встал осторожно и на кухню двинул.