Нам обидой резануло государев слух, будто и не он царь всея Руси, а вместе с сестрой Московским государством правит.
Самой большой обидой Федора была Ксения. Жаль не умерла, пока дитем малым была. А теперь уже ничего и не поделаешь… Любит ее народ, больше государя своего любит. И случись с ней что — быстро вспомнят царевича Дмитрия, все грехи отцовские Федору припомнят. Нельзя сестру трогать, даже словом обидеть и то боязно.
Завидно царю было, завидовал воле ее — вот уж кому на самом деле мужиком родится надо было, на трон отцовский сесть — и боялся ее. Не раз Ксения уже поперек воли брата вставала, говорила, что думала, и знал Федор, что молчаливая поддержка боярская не за ним, за царевной.
И на кой черт батюшка ей столько позволял, к себе приблизил, наукам да грамоте разной обучил. А Ксения учится любила и хотела. Уж на что Федор ученым был, отец средств на образование не жалел, а не любил в споры вступать с сестрой. Проигрывать не желал.
Тем более Ксения рядом с батюшкой все время была, смотрела, как отец государством управляет, и запоминала, училась. Научилась, на беду Федору.
— И что же мне, с Ганзой теперь порвать? — искренне удивился брат. — Откуда же тогда деньги брать буду? Без торговли казна опустеет.
— Самим торговать пора, — решительно возразила Ксения. — Без Ганзы проживем, любезный братец. Немцы, сам знаешь, кому угодно глотку грызть готовы, лишь бы нам, кроме как с ними, торговать не с кем было бы. Сами в Новгороде, да в Ливонии товары задешево покупают, у себя втридорога продают. А подумаешь, если бы московские купцы сами товары бы возили за море или выбирать могли, с кем торговать, с кем нет, так тошно становится.
Федор промолчал.
— Надо свою торговлю укреплять, не от немцев зависеть. Ради чего батюшка наш Ливонию войной взял? Уж не чтоб боярам седобородым земли новые раздать, да победами прославится. Он-то понимал, как торговле русской пути новые нужны.
Упоминание об отце еще больше разозлило Федора, который сидел, мрачно уставившись в пол и разглядывая узорные плиты.
— Пусть лучше Густав кесарю войну объявит, войска в следующем году двинет, — сказал он наконец. — Там и посмотрим, нужно ли договор соблюдать. Если не сумеет свейский король немцев одолеть, выгонят его из кесарии как собаку, тогда послов в Бремен направим, что, мол, Густав не брат нам более и договор с ним мы чтить не намерены. А если победа за свеями будет, тогда и войска двигать можно, благо засиделись без достойного дела.
Ксения, ожидавшая от брата большей решительности, смотрела на него с неприязнью. Отец не раз говорил, что не все время коню по одной дороге скакать. Иногда и новый путь выбирать приходится. Эти слова накрепко запали в ее душу, не раз помогая в решении тех дел, о которых Федор даже помыслить боялся, не то что взяться за них. Только брат не всегда уступал сестре, иногда — все чаще и чаще — вспыхивал протестом, отмахивался от ее советов и поступал по своему. Может, конечно, и на благо царству московскому, да только Ксения так не считала.
А уж в таком деле сидеть и ждать, пока не определится победитель, вообще грешно. Так и проспать все на свете недолго, можно упустить свою удачу.
— Слыхала, сестрица, стрельцы того дня опять бунт учинили, хорошо боярские людишки помогли. Митрополит Кирилл речь им говорил, уважения ко мне требовал.
— А они? — Ксения не подала вида, что обрадовалась такому повороту разговора.
— А они серебра требовали. Пришлось откупиться, — Федор помолчал. — Вот, не было бы торговли с немцами, откуда серебро взял бы? То-то.
Кабы знал государь Федор Борисович о том, кто бунту настоящим зачинщиком был; знал бы если о том, что каждый вечер встречаются Ксения с митрополитом Кириллом, чтобы о политике государевой беседы вести. О том, что привозят тем боярам, которые Ксению больше других поддерживают, серебро иностранное. О том, что давно сестра его свои собственные войска собирает. Не поздоровилось бы царевне.
Но не знает государь, а потому спит спокойно.
X
Хрясть!
Медный кубок сплющился от удара о дверь. Человек, метнувший его, несколько секунд постоял, удовлетворенно смотрел на стекающее по доскам на пол темно-красное вино. Затем резко развернулся — лицо его перекосилось от злости — и ударом ноги опрокинул маленький столик в центре комнаты, уставленный бутылками с вином и пустыми тарелками.
К вину на полу добавились жир и небрежно обглоданные кости. Глиняные тарелки подпрыгнули в воздух и, звякнув, разбились, разлетевшись по доскам мелкими осколками. Грязь, покрывающая пол, стала приятного глазу желто-красно-глиняного оттенка.
— Вина! — проорал осипшим голосом человек, оглядывая утварь в поисках новых жертв. — Еще вина!
Дверь раскрылась. В проеме возник невысокий, коренастый мужчина в камзоле коричневой замши, сжимающий в руке меч. Оглядев внимательным взглядом комнату, он усмехнулся себе в бороду. При его появлении первый человек словно бы сжался, ссохся, съежился и теперь затравленно смотрел на вновь прибывшего:
— Еще вина! — прохрипел он.
— И это все, что беспокоит нашего будущего короля? — участливым тоном, которым разговаривают с ребенком, спросил второй.
Собеседник закивал:
— Да, мое величество желает вина! Не того рейнвейна, которым вы меня поите, а лучшего вина, которым торгует ваша чертова Ганза! — голос его был капризным и действительно, больше подходил ребенку, нежели взрослому человеку. — Когда я стану королем…
— Когда ты станешь королем, второе пришествие Христа уже станет историей! — неожиданно взорвался вспышкой ярости вошедший.
Он с силой вогнал меч в ножны и уселся в кресло, стоявшее нетронутым в углу.
— Ваша проклятая Ганза лишила меня трона! — гневно проговорил первый.
— Какого трона?! Кем ты был?! Принц Магнус, кузен Кристиана. Кузен, а не брат или сын! Ты бы никогда не дождался трона! — голосом, полным сарказма, возразил второй.
— По крайней мере, я жил как подобает жить особе королевской крови. А не в этой конуре, в которой стыдно держать даже собак! И где меня поят ослиной мочой, вместо вина, достойного принца!
Второй встал и открыл ставни окна, отгораживающего прутьями решетки комнату от внешнего мира. Солнечные лучи упали на пол — в комнате на мгновение посветлело. Затем облака скрыли солнце и вновь воцарился сумрак. Человек вернулся в кресло.
— Ты помнишь, как все было? — спросил второй.
— Однажды ко мне пришел ваш посланник и предложил заключить сделку. Я должен был возглавить восстание против Кристиана. Дворяне, уставшие от его бесконечных войн, должны были присоединиться к мятежу. Я согласился…
Второй незаметно улыбнулся, пряча усмешку в усы.
— Это было два года назад. Войска нескольких купленных вами дворян с севера империи, три роты ганзейских мушкетеров и отряды датского дворянства — вот все, чем я располагал. Благодаря внезапности и деньгам Ганзы, Копенгаген оказался в наших руках. Кристиан бежал в Стокгольм, к Густаву Адольфу. Я правил четыре месяца. Честно говоря, я просто четыре месяца сидел на троне. За меня правили советники из вашего Союза, указывавшие, что, когда и как мне делать. Меня же выставляли как куклу перед дворянами на балах, перед послами на приемах. И рядом всегда был этот незаметный мастер Боль, решавший все государственные дела.
Второй человек расхохотался:
— А чего ты хотел?! Почему же еще Ганза позволила тебе сидеть на троне Датского королевства! Безвольный, жалкий монарх — вот все, в чем мы нуждались.
Принц Магнус молча проглотил насмешку, пухлые губы его сжались в полоску — он полностью предался воспоминаниям:
— А потом Кристиан вернулся. С армией Густава и лояльными ему дворянами. Внезапно оказалось, что те, кто сначала поддерживал меня, недовольны правлением Ганзы в их государстве. Им опять понадобился король, который будет вести войны, раздавать деньги и захваченные земли. Войска нанятых имперских дворян были разбиты, ваши хваленые роты погрузились на корабли и исчезли в море. Копенгаген продержался полтора месяца исключительно благодаря тому, что горожане желали того, чтобы их город состоял в Ганзе. Потом однажды ночью в моих покоях появился этот ваш колдун — Штейнман — который незаметно для Кристиана вывез меня в империю, в Бремен. И вот уже два года я сижу в этой комнате, забыв о развлечениях, о королевстве, обо всем! И все эта ваша проклятая мечта о ганзейском государстве! Почему оно понадобилось вам именно в Дании?! Чем вам не подошла империя, которая и так почти ваша?!