Выбрать главу

— Сучьи отродья! Мое войско! — пунцовый от гнева Рекнагель развернулся к нам, выхватывая меч. — Убейте их!

Сердце мое сжалось в предчувствии скорой и неотвратимой смерти. Их было все-таки пятеро: граф, трое его родственников и капитан пфальцской роты. Даже будь здесь Себастьян, нам было бы трудно отбиться: двоим из нас пришлось бы сражаться с несколькими противниками одновременно. А такие бои практически никогда не заканчиваются победой одиночки.

Рука моя сама рванула меч из ножен. Клинок описал сверкающую дугу в воздухе и ударил в шею одного из родственников Рекнагеля. Одним меньше.

Выстрел со стороны Дитриха. Обычное начало, все его бои начинаются с разряжения пистолетов. Наверное поэтому он и жив до сих пор. Я удивлялся сам себе, как не потерял способность шутить, встречая собственную смерть.

В противники мне достался сам Рекнагель. Он был опытным бойцом, судя по рассказам Дитриха. Не знаю, за что он на меня взъелся? План ведь предложил Штаден-Эндорфер.

Мне показалось, что я могу уже твердо рассчитывать на собственный участок земли где-нибудь у Кельна. Метра два в глубину и с деревянным крестом. По счастью, мне долгое время удавалось парировать удары графа. Но наша схватка не могла тянуться так до бесконечности. Я был вынужден защищаться, потому что Рекнагель превосходил меня в искусстве боя и любая моя атака, стоило мне допустить ошибку, стала бы для меня последней.

Очередной выстрел откуда-то слева. Я не мог покоситься в сторону Дитриха, чтобы узнать, как идут у него дела: граф атаковал со все возрастающей яростью, отбивать его удары становилось сложнее и сложнее. Я старался не поддаваться панике и сохранять разум. И только тогда я вспомнил об амулете, защищающем от оружия. Решив, что мне придется пустить его в дело для спасения собственной шкуры, я потянулся к нему левой рукой, но замешкался с ремешком поясного кошелька и этого оказалось достаточно.

Меч Рекнагеля ударил меня в правое бедро. Пройдя в щель между доспехами, клинок — хотя и потерял значительную часть своей убойной силы — рассек бедро до самой кости. Боль заставила меня выронить оружие и чуть было не свалиться с коня. Кровь из раны хлестала вовсю. Я отклонился как можно дальше влево, выводя из-под удара голову и корпус и надеясь, что граф не сумеет нанесет удар в то же бедро. И все это время лихорадочно продолжал нашаривать амулет.

Удар меча обрушился мне на шею, сбивая меня с коня. Я упал, растянувшись ничком на спине. Кровь растекалась лужей подо мной, я чувствовал ее жар, когда она стекала по ноге под набедренником. Рекнагель спешился, держа в руке меч, и медленно пошел ко мне. Губы его шевелились, но брани графа я не слышал — или я уже расставался с бренным миром, или он просто произносил слова беззвучно, одними губами.

Амулет! Он сработал! Я не чувствовал раны, не чувствовал, что моя голова отделена от тела или что мои шейные позвонки перебиты ударом меча. Нашарив пистолет, я поднял его, прицелившись в лицо графа. Он в ужасе отшатнулся, пытаясь прикрыть лицо рукой в латной перчатке. Но было уже поздно, грянул выстрел.

Рекнагель начал крениться влево, затем тяжело осел на землю. Я попытался встать и не мог. Рана кровоточила, потеря крови, видно, была значительной. Пришлось приподняться на локтях, бросив рядом пистолет. Было ужасно больно, какое-то мгновение мне казалось, что сейчас я потеряю сознание и истеку кровью. Но все обошлось. К сожалению, амулет предотвращал нанесение ран только после своего использования.

Капли дождя били меня по лицу, попадая в глаза и заставляя часто моргать. Ко мне приблизилась темная фигура, нагнулась ближе:

— Он еще жив! — голос лейтенанта Коппа.

«Вот и все!» — подумалось мне, и я попытался ударить силуэт кулаком. Естественно, человек легко уклонился.

— Перевяжи его! — донесся издалека приказ Дитриха.

Тут я перестал что-либо понимать и, видимо, потерял сознание.

Крики людей заставили меня оторваться от созерцания неба, затянутого свинцовыми тучами. Насколько я мог судить по долетавшей до меня брани, впереди произошла какая-то размолвка с отрядом, охранявшим городские ворота.

Меня везли в телеге, перевязанного врачом из войска графа Лейгебе. Бедро жутко ныло, хотелось спать, а телегу трясло и качало, словно судно во время бури.

Дитрих ехал рядом верхом и изредка перекидывался со мной парой слов. От него я узнал, что же произошло, пока я бился с Рекнагелем.

Зебальд — славный малый — вовремя оказался рядом. Выстрелом из мушкета он свалил Конрада, а потом вдвоем со Штаденом они прикончили оставшихся графьих родичей. Я не стал спрашивать Дитриха, почему Копп оказался там в нужное время и почему предал его милость. Достаточно было того, что он спас мне, да и Дитриху тоже, жизнь.

Штаден и Зебальд перевязали меня как смогли и остались на холме ждать подхода войск кельнского графа, преследующего отступающих в беспорядке протестантов. Переговорив с капитаном Иоганном Лейгебе, сыном Готфрида, Дитрих добился того, что меня осмотрел один из войсковых врачей, а затем выпросил аудиенцию с самим графом, благо тот оказался на поле боя.

Выслушав сильно отредактированный вариант наших приключений, кинув взгляд на предоставленные бумаги, Готфрид Лейгебе приказал нам следовать в город и даже выделил для меня какую-то телегу, потому как идти самостоятельно я сейчас не мог.

— А еще он говорил о тысяче флоринов от императора, обещанных за убийство Рекнагеля. Так что можешь смело покупать себе земли где-нибудь на юге и возрождать свой Ливонский орден сколько душе угодно! — это забавляло Дитриха.

— Лучше озаботься поисками «Последней мессы», чтобы встретиться с Себастьяном.

Безуспешно пытаясь заснуть, я жалел, что не взял в дорогу достаточного количества снадобья от ран. Тех трав и фильтров, что я прихватил с собой, выезжая из Бремена, может даже и не хватить на мое бедро. А без него я буду только обузой своим друзьям. Больше всего на свете ненавижу быть кому-нибудь обузой.

XV

Человек, одетый чтобы подчеркнуть свой достаток, очень смешно смотрится, когда прячась по теням, крадется по коридорам, старается не столкнуться с патрулями, которыми напичкано все здание. Он выходит через калитку, трусовато оглядывается, тихо щелкает пальцами и словно из воздуха перед ним появляется слуга, держащий под уздцы коня. У слуги нет языка, поэтому человек не беспокоится, что о его поездке станет известно.

Человек садится в седло, кивает слуге и пришпоривает коня. Капюшон скрывает его лицо от посторонних взглядов, а ночь не позволяет прохожим запомнить даже цвет его одежды. Конь мчится по пустым темным улицам города.

Ночная стража останавливает всадника, но он показывает им свои бумаги и его пропускают. Человек незаметно ухмыляется, когда стражники извиняются и кланяются ему вслед.

У одного из домов на окраине города, почти у самой стены, человек останавливает коня и спешивается. Он зажигает спрятанный под полой плаща фонарь, подходит к двери и стучит несколько раз.

Дверь открывается и человек входит внутрь. Его там ждут.

На первый взгляд могло показаться, что стоявший у окна человек — священник. Одетый в черную рясу, низко надвинутый на глаза капюшон, четки в руках, которые он неторопливо перебирал, шепча что-то про себя. Но приглядевшись, становилось ясно, что ни к одному из орденов этот человек принадлежать не мог — не было креста на груди, зато были черные, обтягивающие кожаные перчатки на руках.

Он был высок и несоразмерно худ, напоминая тополь, лишенный всех ветвей и листвы. Когда вошел ожидаемый им гость, человек в черном обернулся: