— Ну? — спросил он. — Чего изволите?
Коротышка бросил пригоршню дукатов на стол:
— Комнату и принесешь туда вина, да чего-нибудь пожрать.
— Третья справа, ваши милости, — трактирщик показал, куда идти и взял монеты, стараясь приветливо улыбаться благородным господам. Как же он сразу не понял, что они — «их милости». Кинулся бы тогда на встречу, фартук бы по полу перед ними стелил. Может дукатом больше и досталось бы. Мог бы, мог бы сразу догадаться, как только чистую, белую рубашку увидел.
Жаркое он решил отдать этим троим, а не заказавшему его толстому бюргеру, который чуть ли не со слезами отдает каждый грош. Надо будет туда еще перца положить. Благородные господа это оценят. Перец-то дорогой, не каждому по карману. У него на донышке банки горсточка есть, купленная за бешенные деньги.
Двое благородных господ встали и пошли наверх, в свою комнату. Англичанин — слуга, судя по всему — остался сидеть за столом и пить пиво.
Франц мечтал о дукатах, которые получит от господ за угодливость и предусмотрительность, когда в зале раздался женский визг. Трактирщик мгновенно взвился в воздух, выискивая взглядом источник неприятностей.
Слуга-англичанин хлопнул по заду одну из служанок — Марту — и теперь довольно лыбился, глядя на нее. Двое сыновей брата Франца, работавших у него вышибалами, угрожающе сжав кулаки, уже двинулись к нарушителю спокойствия. Хозяин движением руки остановил их.
Бог с ним, не убудет от Марты. Зато проблем с благородными господами не будет. Так жить легче и денег больше.
Но неприятностей избежать не удалось. Один из разнаряженных юнцов вскочил и негодующе заорал, указывая пальцем левой руки на англичанина:
— Поганая протестантская свинья! Приехал сюда наших девок лапать! — в правой руке он держал нож.
Англичанин мгновенно поднялся на ноги с лавкой, на которой только что сидел, в руках. Тех, кто занимал ее вместе с ним, он стряхнул, словно и не замечая. Франц вздохнул, понимая какая неприятная вещь произойдет сейчас с юнцом. Или с его собственной лавкой, которую наверняка придется чинить.
Смахивая со стола все, что на нем стояло, англичанин — сильный, собака, при своем-то хилом росте — обрушил лавку на юнца. Трактир содрогнулся, одна ножка у стула подломилась, и то, что еще не успело оказаться сметенным на пол, медленно туда съехало по накренившейся столешнице. Парню, которому предстояло быть жертвой этой исполинской палицы, удалось уклониться в сторону. Лавка переломилась пополам, англичанин отбросил обломки в сторону.
Дружки юнца вскочили, достав ножи, и бросились на англичанина. Племянники Франца бросились разнимать дерущихся, используя для этого свои добротно сделанные дубинки, способные ударом по темечку остудить даже самого заядлого драчуна.
В драку ввязался весь трактир. Бюргеры и графские солдаты были целиком на стороне парней, задиравших англичанина. Среди наемников Виндорта было несколько иностранцев, которые посчитали своим долгом помочь слуге, попавшему в переделку в стране, равно чужой и для них, и для него.
Кто-то кинул кувшин в одного из вышибал и попал в лицо, здоровяк прикрыл лицо руками, выронив дубинку. Толстый бюргер, обладатель благородной проседи в волосах, с озверевшей физиономией схватил ее и начал бить племянника Франца по голове, приговаривая:
— Вот тебе за прошлое воскресенье! Помнишь, как выставил меня, сказав, что я пьян и мешаю другим посетителям?! На, получай! На! На! А помнишь Пасху?! На! Ты тогда со своим братцем и дядюшкой-сквалыгой заставили меня заплатить два раза! Вот тебе, стервец!
С губ бюргера, восстанавливающего справедливость, летела клочьями пена, но он этого не замечал, удовлетворяя свою злость.
Франц понял, что следующим объектом бюргерской любви к ближнему может стать и он сам, а потому — оглядевшись — подхватил полено для камина, да подтянул поближе самый большой свой кухонный нож. Так, на крайний случай.
Тем временем троица юнцов и англичанин, сцепившись в яростный клубок, каталась по тому месту, где когда-то возвышался стол, а сейчас лежала гора щепа, черепков от битой посуды, да остатков еды и питья. Клубок покатился в сторону стену и словно случайно зацепил одного из тех немногих людей, кто не спешил присоединяться ко всеобщему побоищу. Гейнрих Патер, так он себя называл, жил вместе со своими братьями в Большой комнате, на втором этаже. Платили они вовремя, да еще немногим больше, чем нужно. Гейнрих говорил, что живший вместе с ними человечек в рясе — важный человек, крупная шишка в каком-то монашеском ордене, а он и его друг — братья-послушники, охранники.
Клубок немного повозился на этом месте, а потом распался на составляющие части — четырех человек — оставив позади себя, у стены, сложенного вдвое, сидящего на полу Гейнриха Патера, пытающегося зажать ладонью резаную рану в животе.
У всех четверых, словно по мановению волшебной палочки, появилось в руках оружие: мечи, пистолеты, кинжалы. Двое немедленно бросились наверх, оставшиеся двое — англичанин и юнец, оскорбивший его — в шумихе быстренько накостыляли второму вышибале и оставили его отдыхать у стены. Затем успокоили взбесившегося бюргера, стукнув его пару раз дубинкой, отнятой у охранника. Жертву бюргера — другого вышибалу — успокаивать не пришлось.
Еще несколькими мгновениями позже потасовка как-то незаметно завершилась. Люди стояли там, где их застал конец драки и недоуменно смотрели друг на друга. Кто-то улыбался, кто-то утирал кровь, кто-то сплевывал зубы.
— Никому не двигаться! — заорал англичанин, выставив перед собой меч, — Все, что здесь происходит, происходит здесь по приказу императора Фердинанда!
Юнец тем временем расхаживал по таверне и расставлял людей:
— По стенкам, не двигаться! Повеление его императорского величества Фердинанда II, облава на мятежников!
Один из наемников из роты капитана Родерика Виндорта попытался возмутиться, но парень взмахнул мечом, рейтар сглотнул, когда клинок отпрыгнул от его горла, и прошел на указанное ему место.
Расставив всех так, как им это было для чего-то нужно, двое этих странных людей тоже нашли себе места. Юнец встал у стены напротив входа и принялся насвистывать веселую песенку, изредка бросая предостерегающие взгляды на тех, кто пытался пошевелиться.
Англичанин («Кто его господа?!» — с ужасом подумал Франц) затаился около двери в трактир так, чтобы его не было заметно поначалу, когда только войдешь в таверну. В руках он теперь держал пистолет, меч стоял рядом так, чтобы его можно было в любой момент подхватить и пустить в дело.
«Эти двое — безумцы!» — мысль вертелась в мозгах Франца.
«Старый Карл — сукин сын! Мозги завтра вышибу» — напрягая всю свою многострадальную голову, подумал племянник Франца, пострадавший от бюргера.
«… spititus sancti. Amen,» — было последним, что погасло в разуме Гейнриха Патера.
Сверху внезапно послышались глухие, не совсем разборчивые крики и удары. Потом прозвучал звон чего-то стеклянного, разбиваемого об пол. Потом там стали рвать что-то плотное, неподдающееся грубой физической силе.
«У меня был ковер в Большой комнате!» — с ужасом подумал трактирщик. Ущерб, нанесенный его таверне, заставил его пустить слезу, но поймав ледяной взгляд юнца с мечом, Франц после нескольких неудачных попыток слизнул ее языком. Лицо его выдавало небывалое разочарование в жизни.
Потом в Большой комнате начли что-то двигать с места на место, послышались громкие радостные вопли. Трактирщик узнал голос того коротышки, из благородных господ, взявших штурмом его таверну и приступивших к ее планомерному разграблению.
— Живы, — сказал англичанин.
Юнец согласно кивнул головой и, сняв с очага начавшее подгорать жаркое, оторвал от него зубами большой кус.
Именно тогда и произошло то, чего никто из простых посетителей таверны не ожидал. В «Мракобес» ворвались двое вооруженных людей. Закутанные в одинаковые серые плащи, они наверняка предполагали увидеть тот образцовый разгром, который был произведен в таверне, и поэтому ничему не удивлялись.