— Школа — прекрасное время, — улыбнулся Паша. — Нинку Пиряеву помнишь?
Конечно, я помнил. В каждом классе должна быть своя королева, в которую рифмовано влюбляются мальчишки, причем все и разом, когда вдруг после школьных каникул вернулась в учебу девочка, месяц назад бывшая просто пацанкой, своим в доску парнем, но теперь обретшая женственность — несравненную, притягательную — и ты с задней парты смотришь с томлением на солнечный зайчик нежности кожи на тоненькой шее чуть ниже серёжки. Нина… Ее убили дембеля. Долго насиловали у железнодорожной насыпи, потом бутылкой и смерть. Солдат осудили к солдатчине. Дядь Женя Пиряев повесился, а мать — вроде бы сердце. Остались три фотографии в тамбуре крематория. Солнечный зайчик нежности кожи на тоненькой шее под розовым ушком. Такие дела. Да уж.
— Галипеда умерла, — словно в унисон моим мыслям проговорил Паша.
— Я знаю.
Галина Петровна, наша классная руководительница, преподаватель сленга и литературы, она удивительным образом умела увлечь школьников произведениями Тургенева, Чехова, Строгова, Джаббы 505, и ненавязчиво вплести в учебный материал тугие воспитательные струны, но не для того, чтобы именно сделать нас клауфилами, а для того, чтобы в детях и подростках осадочной породой формировалась глина, из которой со временем вылепятся нужные обществу свойства и качества.
— Саню Джексона по телеку видел, — сказал Паша. — Стоял в толпе на митинге в честь Цензурного комитета. Включаю: о, Джексон. Орет со всеми: цэ ка, цэ ка! Совсем такой же, очень мало изменился. Седина только.
— Не молодеем, — сказал я и заказал еще двойную порцию.
Вжик подлил себе из бутылки. Пойло в бутылке кончалось. Бармен, которого бы премии лишить за нерасторопность, придвинул мне терминал, я приложил запястье, расплатился.
— А в детстве, помнишь, еще ходили бумажные деньги? — сказал Пашка, когда бармен отошел. — У букинистов, еще там в разных…. В приемке стеклотары. За такую стекляшку, — он щелкнул пальцем по бутылке. — Давали налом евродоллар.
— Я тебе и сейчас могу дать евродоллар.
— Но детство не можешь.
— Грустно, — сказал я будто грустно. — Ностальгия, Паш? Есть такое? Это кризис среднего возраста, мне на психотерапии исправили. Сходи.
— Хожу. Куда деваться? — Вжик хряпнул лютым глотком, кинул на задние зубы арахис. — Но ты скажи, Алек, как так получается, Джексон в школе был бунтарь. Вспомни скандал, как он во время гимна не встал. Говорит, я музон не узнал, слуха нет совсем. А теперь на площади кричит «цэ ка!». Что с людьми происходит?
Я хотел сказать о дураке-радикале, который к сорока годам не стал консерватором, но вместо этого спросил:
— А Ермес Олимбаев, где он сейчас не в курсе?
— Ермес? Он не изменился: жучара, жулик и хитрец. Работает в «Госпроме». О! Браслет мне подарил, — Паша приподнял рукам и продемонстрировал лейбл «Государственный Промоушен». Сам браслет не впечатлял, безвкусица. — Ушлый тип — да, но отзывчивый. На работу меня взял.
— Так ты же ветеран! — я изловчился и включил в кармане диктофон.
— А это и есть, — Вжик забросил в рот орешек. — Работа.
— На все школы ветеранов не хватает?
— Ветеранов, как грязи. Это школ не хватает.
Я подумал, что путь от научного работника к герою войны заинтересует подписчиков, поэтому спросил:
— Ты в институте работал же? На физмате, да?
— Работал, — Паша налил себе и выпил. — Преподавал. Когда уволили, перебивался кое-как, та самая, что называется, черная полоса. Подали с женой прошение в Управление семьи, нас развели вместе с имуществом. Она, наверное, думала, прицепом к доктору наук пройти в истеблишмент. Обломалась. Потом встретились, я невзначай браслет засветил. О! «Государственный промоушен», Пал Петрович, да я всегда в тебя верила, да может быть мы снова.… Нет, говорю, развелись, так развелись. А полгода ходить по инстанциям, чтоб семью разрешили — ну его!
— А в Госпроме ты кем?
— Что Госпром? Я в институт ходил восстанавливаться. Моя формула, за которую выперли, теперь на сайте ЦК висит. Не в полном виде, но я-то знаю. Нет, не восстановили.
— Важная формула?
— Пф — фы! Спрашиваешь! Формула лояльности.
— Я что-то такое вроде бы слышал.
Выпили. Бармен тут же освежил. Поторопился разливайка, я эту не допил, а он подливает, и как посчитать теперь стоимость?
Вжик слепил брови, придвинулся, сказал:
— Смотри, Алек. Официально большинство всех граждан-подписчиков регистрируется и работает с одним аккаунтом. О! Тут ведь как родилось это? формула-то…У меня семинар по теории игр, а студенты пришли с лекции по социальной психологии. И один умник спрашивает, а как высшая математика может использоваться в психологии масс. Я думаю, подловить хотел? И экспромтом накидал. Маркером на флипчарте такое черчу. Есть в обществе большинство, но некоторые пользователи — их процентов сорок — регистрируют два адреса в Сети. А еще небольшая часть, назовем их Икс — три имени и более. То есть, я рисую в порядке возрастания три разновеликих сегмента общества — Икс, Игрек, Зет. При этом мы видим, что уровень лояльности коррелирует со значениями переменных. То есть, большая часть сто сорок шесть процентов общества принимают информацию не критично. А четырнадцать процентов — всегда критично, независимо от тематики. Но сегмент Игрек в случае постановки вопроса под другим ракурсом колеблется, этим зрителям необходимо сделать выбор. И тогда включается теория, парадокс Эллсберга, в частности. Колеблющиеся выбирают массовость, то есть склоняются к значению Зет. А Игрек, умноженный на коэффициент ноль четырнадцать, склонится к значению Икс. Казалось бы, Икс растет, но есть одно но! Давай, знаешь, что, — Паша огляделся по сторонам. — За столик пересядем, а то эти табуретки слишком высоки для отрицательно трезвых клиентов.