За полтора месяца я отправил в адрес мельника шестьдесят доплатных писем. Что творилось с Касумом, вы и представить себе не можете! Он похудел, его маленькие глазки стали еще меньше. Если недавно он бегал от людей, то сейчас, наоборот, останавливал знакомых и незнакомых. Суетясь и разводя руками, похожими на клешни рака, он жаловался на судьбу и показывал всем мои письма. Их собралась уже толстая-претолстая пачка.
— За что надо мной издеваются? — восклицал Касум, показывая письма собеседникам. — За что? Ну, взял я с мельницы пару мер сорной муки, мои женщины из нее болтушку для ягнят делали. Винюсь — было! Я в правление ходил, сказал там, что признаю свою ошибку… Чего ж от меня теперь хотят? Чтоб я наизнанку вывернулся? — Касум втягивал голову в плечи. — Да еще пишут в письмах обидные слова «даром-шаром». Что это такое — «даром-шаром»?..
Вскоре Касума сняли с должности мельника и определили в бригаду полеводов…
Я долго не говорил бабушке о том, что являюсь автором доплатных писем. Но однажды не вытерпел и рассказал. Ах, как она смеялась! Я никогда не видел, чтобы бабушка так смеялась, честное слово! Из глаз у нее потекли слезы, а морщинки, собравшиеся на щеках, поскакали по всему лицу…
Но, насмеявшись вволю, бабушка принялась, как обычно, ругать меня. Она говорила: если Касум дурной человек, мне совсем не обязательно брать с него пример и уподобляться ему. Чтобы укорить меня, бабушка даже привела ингушскую пословицу: «Плохая собака исподтишка кусает».
Я молчал и не спорил. Я понимал, что было бы честнее и благороднее высказать Касуму всю правду в лицо, — бабушка ведь так и поступила. Однако у меня были кое-какие оправдания. В конце концов, что можно бабушке, того нельзя мне. Ей Касум ничего не мог сделать, когда она назвала его вором и мошенником. А мне бы уши оторвал! Это уж точно. Так что хочешь не хочешь, пришлось кусать мельника исподтишка…
И вот теперь этот Касум хочет купить у нас осла!
Не знаю, зачем осел ему понадобился. Но раз понадобился — пусть покупает! Я не против. Даже наоборот. Ведь я уже вам говорил: я ослов терпеть не могу. А Касум, наверное, их любит. Во всяком случае, меня теперь никто не назовет «ослятником», а Касума могут назвать…
ТРЕТИЙ ДЕНЬ КАНИКУЛ
Мама была на работе. Бабушка вдруг сказала, что пойдет за ослом к внучатому племяннику.
Уже целый час я бродил по дому, придумывая для себя интересное занятие.
Я побывал на кухне. Потом прошел на веранду. И, в конце концов, очутился в бабушкиной комнате. И только я сюда заглянул, как на глаза мне попался папин портрет…
Вы думаете, я забыл, какая чудесная мысль пришла мне в голову, когда мы с Сулейманом рассматривали его альбом? Совсем нет! Но я хорошо понимал, что без фотографа осуществить мой замысел невозможно. Выход был один — терпеливо ждать счастливого случая, когда мама или дядя Абу соберутся в Грозный и возьмут меня с собой. И если так случится, мне сделают в Грозном портрет, на котором я буду сидеть рядом с папой, это уж точно!..
Раньше, глядя на портрет, висевший в бабушкиной комнате, я видел только лицо папы — тонкое, как у бабушки; я рассматривал его глаза, губы, широкие плечи, охваченные солдатской гимнастеркой. И больше мне не надо было ничего!
Но сейчас я заметил, что вокруг фотокарточки отца есть картонные поля. Зачем бабушка оставила такие большие поля? И тут меня будто током ударило, я подумал: «Надо нарисовать на этих полях маму, бабушку и себя! Учитель по рисованию слишком придирчив, на самом деле я владею карандашом лучше многих! Была не была, попробую сделать семейный портрет, и не какой-нибудь, а в красках!»
Я был доволен, что дома́ никого не оказалось, — работа у меня пойдет без помех.
Конечно, можно было бы сделать групповой портрет и при бабушке. Но тогда сюрприза не получится! А мне хотелось удивить бабушку. Я представлял себе, какой радостью осветится ее лицо, когда она увидит всех нас вместе — папу, себя, маму и меня. И, предугадывая это, я разложил на столе целый набор цветных карандашей…
Через мгновение портрет лежал передо мной. Надо сказать, что карточка папы была небольшая, не больше блюдца. Но карточку я трогать не собирался. Вся моя надежда была на картонную подложку; свободные, чистые поля картона давали мне возможность разместить рядом с папой всю нашу семью.
Первой следовало рисовать бабушку. Но куда ее посадить? По старшинству она в семье первая. Коли так, она должна находиться справа от папы. Но где это «справа»? Если глядеть на портрет, «справа» будет слева. А если представить себе, что сидишь на месте папы? Тогда «справа» перескочит! Что за чепуховина!