— Подрался, — повторила бабушка, и я уловил в ее голосе интонацию, обещавшую грозу. — Да, видно, в глухое ухо кричи не кричи, а толку мало… Я вчера взяла тебя под защиту — наверно, зря! Каким был дуралеем, таким и остался!.. С кем же ты подрался?
Вы понимаете, я не мог сказать, что дрался с Сулейманом. Не только потому, что не хотел ябедничать. Дело в том, что бабушка очень хорошо относится к тете Напсат, уважает ее, и, будь Сулейман тысячу раз не прав, она все равно взяла бы его под защиту.
— С парнем одним, — ответил я, — ты его не знаешь.
— Я всех в ауле знаю, дуралей ты этакий! — вскричала бабушка. — Говори, как его имя?
— Не знаю, — продолжал врать я. — Он черненький…
— Черненький? — Бабушка задумалась. Потом вытащила тряпочку, окунула ее в холодную воду и потянулась к моему глазу. — Может, это Исрапил? Но ты его знаешь! Сын кузнеца Исапа — Ахмет? И этот тебе знаком. Племянник Жовхар? — Она хмыкнула. — Как же его зовут? Забыла!
— Асхаб, — напомнил я.
— Ну, коли знаешь, как зовут, значит, не Асхаб! — Бабушка внимательно поглядела на меня. — Врать ты мастер, Гапур! Смотри, гнев божий когда-нибудь обрушится на землю, по которой ты ходишь!
«Не обрушится», — безмятежно подумал я.
— Слава аллаху, глаз цел остался, — сказала бабушка, передавая мне примочку. — А ведь могло быть хуже…
— Я ему тоже подсадил хорошенько, — похвалился я.
— А мне что за выгода? — ворчливо заговорила бабушка. — Твой синяк я вижу, а его — нет…
Охлаждая мне глаз примочкой, бабушка то принималась ругать меня, то придумывала самые страшные кары для Сулеймана. Конечно, она не знала, что дрался я именно с Сулейманом, и поэтому, грозя моему противнику, называла его просто «врагом аллаха».
До самого обеда я ходил с бабушкиной примочкой. Синее пятно под глазом немножко побледнело, но зато расползлось в стороны — даже на переносице и на щеке появились фиолетовые тени, будто меня обрызгали чернилами и я их плохо отмыл.
Ясно, теперь я думал лишь о том, чтобы отомстить Сулейману. Как это сделать? Снова вступить в драку? Боль в глазе, распухшая щека — все это говорило не в пользу такого решения. Что же тогда придумать?
Случай подвернулся сам собой. Но прежде чем рассказывать, как мне удалось отомстить Сулейману, я должен познакомить вас с объездчиком Иналом.
Я и раньше его упоминал. Говорил, что у него есть телевизор и я иногда смотрю передачи. Говорил, что в нашем альбоме имеются карточки, на которых я снят с Иналом и с его конем.
И все-таки до сих пор вы с Иналом хорошенько не познакомились, — я виноват. Мне обидно, что я делаю это так поздно. Ведь Инал, как и тракторист Холак, самые дорогие и самые интересные для меня люди в Сунжа-Юрте, если не считать, конечно, бабушки, мамы и дяди Абу. Инал приходится нам дальним родственником. Только это не главное. Родственники тоже бывают разные. Есть ведь у ингушей пословица: «Лучше хороший сосед, чем плохой родственник». А Инал всем хорош. Бабушка говорит, что родство для него не пустые слова, что он родственник не только по крови, но и по душе. Не легко заслужить такую оценку у бабушки! Что касается меня, то я уважаю и люблю Инала за смелость и лихость, за то, что самые горячие и своенравные кони ему подчиняются.
Нравится мне еще, что он добрый. Хотя это и не сразу видно. Лицо у Инала неулыбчивое, глаза строгие. Кажется, что объездчик в любую минуту готов задать тебе трепку. Но только я давно понял: внешность у него обманчивая, на самом деле Инал — сама доброта!
Правда, я знаю случаи, когда Инал вдруг становился резким и злым — это когда видел, как люди жестоко обращались с животными…
Инал меня тоже любит. В карманах у него всегда найдется что-нибудь вкусное: то абрикос, то яблоко, а то и шоколадная конфета. Я не успею поздороваться, как он уже протягивает мне угощение.
Работа у Инала трудная, но интересная. И тут я завидую ему не меньше, чем трактористу Холаку. Инал объезжает лошадей, готовя их к упряжке.
Нынешний конь Инала и помог мне отомстить Сулейману. Конь этот горяч до невозможности, задира и брыкуша. Его и в табун поэтому не пускают: он там другим коням проходу не дает. Только одного И́нала он слушается. Ну, если уж говорить до конца, и меня тоже немножко…
Несколько раз объездчик сажал меня на своего горячего скакуна, предупреждая, впрочем, чтобы я покрепче держался в седле и воли коню не давал.
— Если он почувствует, что у тебя слабая рука, — говорил Инал, — быть беде…
Наверное, у меня была все-таки твердая рука, потому что конь Инала шел подо мной хорошо, норова не показывал. Во всяком случае, я теперь часто гонял его к Сунже на водопой, и все обходилось без происшествий.