Фёдор кивал, но какое-то сомнение морщило его лоб, спросил:
– Ты, отче, в сыны духовные меня принял, а я уж у нашего протопопа в сынах. Ладно ли эдак?
– Ладно. – Аввакум улыбнулся. – Ласковый теленочек двух маточек сосет. Чуешь, сыне, двух!
– Чую, батюшка… А у нас тут худо. Вот и звоном балуются кто попадя, ты сам слыхал. А я тут, считай, почти один в поле воин. Наш пастырь, чуть что, в Москву котомится, а мне – бока подставляй. В храме три калеки, стыло в них, хоть вой, а на улицах – бой. Пьянь гуляет и разбой с распутством, – жаловался Фёдор рваным от волнения и простуды голосом. – В церковь совсем мало ходят. Брожу по дворам, увещаю, а они уросят, мол, пошто такие долгие службы да поклонов тыща. Мы не способны, работ полон рот, пахать и сеять неможно, времени нет, да боронить, да покосничать! Как их уламывать?
– Тяжко, Федор, знаю по себе, но ты… – Аввакум показал руками. – Гни их непокорство, спасай заблудших, жалей. Теперь давай прощаться.
Он обнял Фёдора, благословил.
– Силы небесные не оставят без помощи праведника. И святой Павел на выручку тебе во всякий день. Помнишь ли?.. Согрешающих обличай везде и перед всеми, дабы другие страх имели, ибо многие уже совратились вслед сатаны. Добрые времена на подходе, сыне! Новый патриарх Никон щит нам и пример усердному служению. Ну, прощай, храни тебя Христос.
В Юрьевец-Повольской Аввакум добрался к обеду третьего дня и, не заглядывая в свою хоромину, направился к воеводской избе, стоящей неподалеку и по дороге. Встретил его новоназначенный воевода, Денис Максимович Крюков, приземистый, на кривых крепких ногах, косая сажень в плечах, с улыбчивыми, приветливыми глазами, заросший до глаз каштановой во всю грудь бородой. Красив был Денис Максимович. Аввакум знавал его по Москве, когда Крюков состоял в свите царицы Марии Ильиничны. Был веселым острословом, пользовался вниманием всей верхней половины государева двора. И бороду подстригал по приблудшей к боярам иноземной моде. Этакое безобразие не нравилось протопопу, о чем и говорил им в глаза дерзко и поносно. И вот, поди ж ты, образумился Крюков.
Надеялся Аввакум – мог воевода уже и указ царёв получить: «Быть в строгой и скорой помочи» протопопу в его неспокойных приделах. Да и Никон обнадёжил всяческой заботой, недаром же Юрьевец входил в состав патриаршей собственности со всеми землями, дворами духовенства и пахотных людишек, обложенных многими податями. С сажени земли вносили по пяти алтын в патриаршью казну. Деньги сбегались большие, за их сбором налажен был жесткий надзор и учет. В свой последний прибег в Москву Аввакум внес денег больше, чем следовало, аж на пять рублёв и двадцать два алтына с денежкой, весьма и весьма удивив и порадовав казначея ревностным исполнением сбора общего налога. Знал бы он, ведал бы, чего стоили протопопу эти «лишние» рубли! Да, поди, и знал.
Ласково встретил воевода Аввакума: сошёл с крыльца, вежливо повёл рукой в сторону радушно распахнутой двери.
– Входи с милостью, отец протопоп, – клоня голову, с шапкой в руке, пригласил он. – Ждем который день. И с новым чином тебя поздравляем, очень им довольны. Намедни грамота государева доставилась, в ней все в точию разуказано.
– Храни тя Бог на добром слове, Денис Максимыч, – низко поклонился и Аввакум. Он не скрывал довольства, оглядывая бравого воеводу. Крюков заметно смутился, сам заулыбался и с достоинством огладил роскошную бороду.
– Эка веник знатный какой вырастил! – похвалил Аввакум. – Это ж и глянуть любо!
По тесовым широким ступеням поднялся на раздольное крыльцо под навес, подпёртый двумя витыми колоннами с увесистой тыковкой-гирькой по центру свода.
Денис Максимович шел рядом, поддерживая его под руку. Воеводой он был назначен на смену прежнего совсем недавно, но кое-что знал об отношениях протопопа со смещенным им Иваном Родионычем. Знал и о добром внимании к Аввакуму людей государева двора и духовника царя Стефана Вонифатьева. Понимал – будет ему непросто со своенравным пастырем.
Войдя в избу, Аввакум покланялся на образа, благословил воеводу. Посидели, поговорили о том о сём. Заметив кивок воеводы, чтоб накрывали стол, решительно отказался.
– Благодарствую, Денис Максимыч. От угощенья теперь откажусь, а водицей клюквенной аль смородинной – пожалуй. – Прижал руку к сердцу. – Не изволь серчать, воевода, деток повидать хочу, сил нету!
– Ну-у. – Крюков раскрылил руки. – Как скажешь. Была бы честь оказана.