– Это благодарности от общин. Мое вознаграждение. – Он снова улыбнулся. – В чем ваше дело, друзья?
– Мы от арендаторов поместья Чинче, в провинции Янауанка.
Хозяин хочет выгнать всех, кто не работает. На этот год он не выделил земли вдовам, старикам и недовольным. Он сильно притесняет нас. Бегаем за коровами, овцами, лошадьми, а получаем одни побои. Вот, решили пожаловаться!
– Правильно.
– Мы слыхали, по закону можно забрать землю и отдать индейцам, у которых нет земли.
– Да, это так, друзья мои. Расскажите, что там у вас творится!
Они перечислили все обиды, наказания, грабежи. Доктор Басурто терпеливо записывал. Когда они кончили, он воскликнул:
– По конституции индейская община может, если нужно, требовать экспроприации земель!
– И в Чинче?
– Во всей стране.
– У нас тоже есть такое право?
– Закон защищает всех перуанцев. Если хотите, мы предъявим иск. Хотите?
– Хотим, доктор.
Он написал и прочитал им замечательную бумагу. Как там все было ясно, как убедительно, хотя много слов и выражений они не могли понять! За один час этот доктор Басурто проникся бедою Чинче и выразил ее, как сами они никогда бы не сумели.
– Это лишь начало. Потом подадим и другие. Что они думают, помещики? Страна – не их свинарник! Нет уж! Закон – это закон!
Он ударил кулаком по столу.
– Вы хотите, чтобы я вел дело до конца?
– Кому же еще, доктор?
– Сколько арендаторов в Чинче?
– Человек триста.
– Можете внести каждый по солю в месяц?
– Можем.
– Можете дать задаток?
– Солей триста хватит, доктор?
– Вполне.
В тигре этом было метров тридцать. Бустильос задрожал. Но я пустил стрелу. Р-раз! С тех пор мы и ели тигрятину.
– À вкусная она, дон Ремихио?
– Жестковата, но сытная. У льва мясо понежнее.
Вышли они в полном восторге. Да, старики ошибались. Правды они добьются! Власти узнают наконец, что у них творится! В тот же вечер они уехали в Серро-де-Паско. Гарабомбо не выпускал из рук копию жалобы. Они читали и перечитывали серьезные, строгие слова. Что скажут на это запуганные члены общины? Что ответят Лопесы и Мальпартиды? Через три дня они прибыли в Чинче. Без страха, средь бела дня, пошли к дону Флорентино. Его дома не было! На дверях висел замок. Они пошли к Ивану Ловатону. То же самое! В поместье не оказалось ни одного из тех, кто подписывал жалобу. Через три дня после их отбытия явились в Янауанку четыре жандарма и направились прямо к дому Эспиносы.
– Нам сообщили о краже. Что ты о ней знаешь?
– Какая кража, начальник?
– Сеньор Мансанедо заявил, что месяц назад он по обету преподнес святой Варваре серебряное сердце. Оно исчезло. Где оно?
– Он ничего не дарил в часовню, начальник.
– Проверим! Давай ключи!
– Не могу, начальник. Я пятьдесят лет охраняю сокровища святой. Жалоб на меня не бывало.
Они вытолкали его из дома.
– Помогите, кто бога боится! Святую Варвару грабят! На помощь!
Его огрели прикладом, но он все кричал. Невесть откуда вышли толпы народу, невесть почему они решились окружить жандармов. Те и охнуть не успели, как женщины отобрали у них винтовки. Жандармы лягались, дрались, но все впустую. Часовню открыть им не дали! Жители Чинче боялись судного дня больше, чем жандармов. Сокровищ начальнички не забрали, но бунтарей увели. В тот же день Флорентино Эспиносу, охранявшего часовню, и членов братства святой Варвары Аркадио Герру, Себастьяна Хименеса, Диохенеса Ловатона, Элисео Сильверио, Эваристо Канчари и других отправили в Янауанку. Их обвинили в том, что они напали на представителей армии.
Сержант Сифуэнтес, командовавший в те дни караулом, совершенно взбесился. Арендаторы Чинче впервые посмели сопротивляться. Он решил проучить их. Приказал раздобыть ему портрет дона Гастона. Мансанедо принес фотографию времен Первой национальной выставки. На пожелтевшем снимке дон Гастон в форме авиатора стоял у картонного самолета.
– Перед этим портретом, – сказал Сифуэнтес, – вы поклянетесь чтить своих хозяев.
Старый Хименес посмотрел на дона Флорентино.
– Мы никого не обижали, сержант, – сказал Эспиноса.
– Разговорчики! Клянетесь или нет?
– Нет.
– Клянись или в реке утоплю!
– Святая Варвара меня спасет.
– Посмотрим.
Всех повели к мосту. Там им снова показали портрет Мальпартиды, махавшего рукой из аэроплана, который летел над озерами и лесами Австрии.
– Не поклянетесь, утопим.
Их связали.
– В последний раз, клянетесь вы или нет?
– Нет.
Дона Флорентино опустили в зловещие воды – и вынули почти без чувств. Жители Чинче со страхом смотрели, пугаясь не столько наказания, сколько нежданной отваги, которую проявлял самый кроткий их земляк. Никто не поклялся. Разъяренные жандармы опускали их в реку семь вечеров подряд. На восьмой вечер Диохенес Седа, харкая кровью, принес клятву. На девятую ночь сдался Элеутерио Герра; на двенадцатую – Кармен-Больярдо, который недавно женился. Остальные двенадцать человек решили умереть. В застенке старый Эспиноса тонким голосом напоминал им, что иначе им грозит вечный, неугасающий огонь. Народ приободрился. Арендаторы впервые осмелились воспротивиться. Дон Гастон впервые не мог навязать свою волю. Волненье борьбы охватило Чинче. Когда на жнивье появлялся всадник, они спешили на дорогу. «Что нового?» – «Держатся». – «Никто не клянется?» – «Никто».