– Кланяйся куму, шут гороховый!
Великолепный оглянулся, но грязная юбка исчезла за углом.
– Шут, чертова кукла!
Они уже знали, что судья Монтенегро – его кум! Девы Янауанки потеряли надежду. Ремихио смотрел на одну лишь Консуэло, от этого недуга он не излечился. Чтобы он не унизил себя такой женитьбой, дамы устраивали вечера, где блистали все местные красотки. Чего-то они все же добились, ибо однажды Великолепный появился у реки с доньей Флор. Сиснеросы воспряли духом, но через несколько дней Аманда Канчукаха сумела всучить ему блюдо сладкой каши. Началось шествие бланманже, крем-брюле и булочек. Консуэло еще приглашали из вежливости, а потом и перестали. Ремихио уехал в небольшое турне с местной театральной труппой, которую создал новый настоятель, и дамы решили, что Консуэло смиренно канула в небытие. О, как простодушны провинциалки! Не успел Ремихио вернуться из Колькихирки, он, весь в пыли, направился к судье Монтенегро. Тот велел пригласить его в гостиную, куда пускали только прославленных гостей.
– Вас ли я вижу! Забыли, забыли нас, бедных!.. – шутил судья, не особенно склонный к шуткам. – Вам столицу департамента подавай! Чем могу служить, друг мой стихотворец?
– Я хотел, доктор, чтобы вы первым узнали.
– О чем?
Великолепный зарделся.
– Донья Консуэло оказала мне честь.
Судья помрачнел, но взял себя в руки и воскликнул:
– От всей души поздравляю, Ремихио!
Он хлопнул в ладоши. Явились слуги.
– Скажите донье Пените, чтобы она прислала сюда шампанского и пришла сама!
Звякая украшениями, вошла донья Пепита, огорчилась, потом восхитилась. Арутинго побежал разносить новость. Тут же устроили небольшую пирушку. Субпрефект послал за шестью дюжинами пива, Атала – за вином, а жандармы, которые приглашений не ждут, явились, чтоб поздравить жениха. Ремихио в тот же вечер попросил субпрефекта и Астокури быть у него свидетелями, и они с восторгом согласились.
– Янауанка достойно отпразднует это событие! – пообещал субпрефект, облизнулся и прибавил, словно речь шла о выборах. – Демократическое движение вас поддержит. Сторонники Прадо в вашем распоряжении…
Но дон Эрон пронзительно закричал:
– А Национальный союз? Сторонники Одриа тоже готовы!
Чтобы его но отлучили от политического семейства, Канчукаха заявил:
– И мы, Народная партия! Чем больше на нас клевещут, тем мы сильнее!
– Оркестр за мной! – сказал сержант Астокури. Он всегда сажал на праздники братьев Уаман, лучших музыкантов Янауанки.
– За мной угощенье! – прохрипел судья.
Ремихио смущенно забормотал:
– Спасибо, кум… Это лишнее! Я ведь… я не заслуживаю такого внимания. Я был очень плохим. – Он побледнел. – Но это был не я… Это другой ругал вас, писал глупости. Это… это…
Свадьба затевалась поистине пышная. Субпрефект в порыве чувств обещал открыть дороги. Благие намерения! Общину свадьба не трогала. Скотокрад не скрывал печали: «Лучше бы ему быть хромым и горбатым, чем пировать с этой сволочью!» Одна Сульписия, не верившая его дружбе с хозяевами, твердила свое:
– Он все такой же! Это они другие стали, власти!
– Власти переменятся, когда рак свистнет!
– Может, судья кается… На старости лет все мы лучше становимся.
– Слушай, старая, на этом самом месте Ремихио мне сказал; «Если сучьи дети полетят, они солнце скроют». А сейчас он что говорит? Нет, я уйду. Я его и видеть не хочу, лизоблюда!
– Бедняжечка он!
– Почему не берет жену из общины? Почему не берет нас в свидетели?
– Кто на него смотрел, на горбатого? Кто ему помогал? Так он и валялся, язык кусал, все один.
– Это мы бедняги, Сульписия.
– Люблю я его и не забуду. Если б не его печенье… Может, заставили его.
– Пировать никого не заставляют, слепая ты курица!
Великолепный и впрямь был нарасхват. Помещики за него чуть не дрались. Наконец и пустошам Паско нашлось чем похвастаться. В былые времена, когда владельцы здешних шахт ослепляли мир своим блеском; один из них вымостил серебром улицу, по которой шла в церковь его невеста-дочь; но теперь, если кто это вспомнит, соседние департаменты смеялись. Серро-де-Паско – город грязный, хилый, дырявый, а после того, как уголь стали добывать открытым способом, это просто яма, куда стекает дождевая вода, разочарование и скука. Чем похвалиться ей перед цветущим Уануко, зеленым Уанкайо, чудесной Тармой? А теперь у нее есть он, Ремихио! Под охраной могучих всадников он ездил из «Эль Эстрибо» в Чинче, из Чинче в Учумарку, и так, от поместья к поместью, его довезли до «Дьесмо», где он провел ночь на том самом ложе, на котором лежал без сна Боливар перед Хунинской битвой!