– А эти, из Чинче, – сказал судья Монтенегро, – еще глупей. У них еще хуже выйдет!
И, словно мнение его склонило чашу весов, субпрефект разрешил строить школу. Жандармерия подтвердила разрешение, подчеркнув слова: «при том условии, что это не помешает сельскохозяйственным работам в пользу поместья» и «строить на собственные средства». Дон Сесар печатал бумагу и смеялся.
– С ума вы посходили!
– Нам святой Иоанн велел, дон Сесар!
– Тогда дело другое.
Все лето погонщики из Помайярос сообщали, что в Чулане строят что-то небывалое. Сперва думали, что они говорят так в благодарность за выпивку, но через несколько недель зять № 4, прознавший, что на «Ранчо» прибыли отборные аргентинки», поехал в Серро и увидел по пути весьма высокие стены, «побольше, чем комплекс в Янауанке». Субпрефектура послала туда парочку жандармов, и они подтвердили: да, в Чупане строится нечто небывалое! Для кого? Для дюжины пастушат, стерегущих жалкое стадо? Отцы города посмеялись вдоволь.
– Говорил я? И вправду, с ума посходили!
– Оно и лучше!
Новости распространялись неспешно, и в Паско о школе узнали только через несколько месяцев, когда общинники Чинче, с трубами и со знаменами, пришли туда, чтобы пригласить власти «на открытие Чу панской школы». Никто уже не помнил о благословенной постройке, но предполагалось угощенье, и субпрефект согласился стать крестным отцом.
К следующей субботе представители Чинче привели коней для приглашенных. Кони и всадники встретили утро во дворе у помещиков. В семь часов, по сигналу рожка, они построились, чтобы сопровождать судью. В восемь, прождавши час, двинулись вверх по склону Чипипаты. Проехав эвкалипты, они увидели, что вниз по скалам скачет взмыленный конь. С него спрыгнул общинник.
– Пожар!
– Что такое?
– Пожар! Горим!
– Да объясни ты, скотина!
– Школу сожгли, сеньор субпрефект!
– Что порешь, так-перетак? – спросил субпрефект, уповавший на угощение.
– Школу нашу кто-то поджег! – заплакал всадник. – Ничего нет, одни угли!
– Да быть не может! – сказал инспектор Вильяр.
Громко крича, сверху скакали всадники.
– Злодеи, злодеи!
Колокол Чипипаты созывал народ. Злодеи! Поджог!
Люди в ярости вопили:
– Пожар! Пожар!
– Не может быть! – повторял субпрефект. Угощенье потерять глупо, и приглашенные отправились взглянуть на пепелище. Они поели, а потом посмотрели на угли, стоившие так дорого.
Что хуже всего, жандармы следов не нашли. Накануне шел дождь, и на глине отпечатки бы остались. Так думал сержант Астокури, но, наперекор всякой логике, его подчиненные их не увидели.
– Что-то странно, – ворчал сержант.
Ни одного следа не было.
– Летели они, что ли?
– Следы есть, – сообщил перепуганный Травесаньо.
– Где?
– Лучше туда не ходить, сержант!
– Веди!
– Не могу, сержант!
Травесаньо перекрестился. Астокури понял, что он не уступит. Жандармы пошли сами, скорей для того, чтобы начальник успокоился, и на одной горке обнаружили удивительнейшие следы, огромные, с длиннющими пальцами. Расстояние между ними было метра три, а то и пять.
– В жизни такого не видел!
– А я видел, – пролепетал, дрожа, Антонио Вивар.
– Чьи ж это?
– Я его знаю, а назвать не могу, сержант.
– Ты опупел или пьяный?
Но Кайетано подтвердил:
– Он правду говорит, сержант. У него как когда – то одна нога, то много.
– Ты что, тоже не в себе?
– И собаки не лаяли, сержант.
Представитель власти в Чупане сказал – да, ни одна собака залаять не посмела. Они чуют всадника за пол-лиги, а тут молчали, хоть ты что! И не отравили их, нет, они не смели, сказал Кайетано. Хуже того: на той неделе Больярдо купили огромную овчарку, потому что в загон повадилась пума. Назвали собаку Сторожем, а теперь зовут Олухом, ибо и она не лаяла.