Вдову уже давно упросили, чтобы она освободила его от работы, и теперь он целые дни поигрывал на гитаре. Никто не мог понять, почему он выбрал Консуэло, которая от счастья совсем раздулась. Она щеголяла в нелепых плиссированных юбках и джемперах, прекрасно облегавших складки жира над талией. Как же такой достойный человек, поражавший всех своими познаниями, ничего этого не видел? «Подслеповат, подслеповат, да и придурковат!..» – измывался Арутинго. Упорство Великолепного, которому стоило шевельнуть пальцем, чтобы выбрать любую помещичью дочку, доказывало ему, что исцеление мнимо, во всяком случае – временно, и новоявленная красота исчезнет, как появилась.
На последней неделе ноября от «Оденем как картинку» прибыл ящик, который сам сержант отвез к судье. То было платье для невесты. Оно не налезло, и, пробившись целую ночь, его отослали в Серро, расставить. Следующей посылкой прибыл синий костюм, заказанный судьей для жениха. Город достойно подготовился к свадьбе века.
Глава двадцать третья,
которую коварный автор вставил, чтобы придать остроты невыдуманному рассказу
– Мы не верим тебе, Руфино. Лучше уходи! Ты нам чужой. Иди куда хочешь!
Он был худой и запуганный. Жизнь и ее невзгоды покрыли преждевременными морщинами его лицо. И челюсть, и голос его дрожали.
– Я не предатель, братцы! Случилась беда, согрешил, но ведь не совсем замарался! Простите меня!
Он обвел взглядом неприступные лица и остановился на лице Кайетано, своего соседа. Тот мог сказать. Много лет они вместе ездили, работали, уставали. Но и это лицо было каменной стеной. И за месяцы не доедешь туда, где, кончается их злоба!
– Дети у меня! Не срамите!..
Никто не двинулся. Крус повернулся, чтобы уйти, никто на него не взглянул. Простучали шаги, потом – цокот копыт.
– Он проболтается.
– Он свое получил. Будет ему наука!
– У него трое маленьких Детей. Он больше не предаст.
– Он всегда хорошо служил общине. Это правда.
– Пока он жив, мы под ударом.
– Он слабый, но не предатель.
– Все равно. Не предупреди нас Скотокрад, мы бы не знали, что там солдаты. Скольких бы мы сейчас хоронили по его вине?
Гарабомбо встал, словно что-то его душило. Тяжелые башмаки застучали по камням.
Кайетано не улыбался.
– Назначим другое число! Народ устал. Идет разговор, что мы собираемся в пустыню. Надо занять земли до конца года! Вот-вот начнутся дожди!
– Что там разговор! Нас уже и в глаза ругают. Пошел я в gПрошлое воскресенье потолковать с Сесаром Моралесом. А в Чипипате, по дороге, Рамосы меня увидели, плюнули и говорят: «Эти сволочи ничего никогда не сделают». Вот как меня оскорбили – восклицал Корасма.
– Да ну их!..
– Чего мы ждем? – проворчал Мелесьо Куэльяр. – Все согласны выйти – и Янауанка, и Чипипата, и Пумачуман, и Андаканча, и Айяйо, и Лос-Андес, и Карауаин, и Чинче. Отдавай приказ, Кайетано!
– А шахтеры в Серро?
– Они готовы, – сообщил Андрес Роке. Он уже несколько месяцев работал с шахтерами. Почти год шахтерский комитет откладывал деньги каждый месяц. Больше того, они прекрасно собирали сведения. У них всегда были свои люди на дорогах и на станциях. О любом передвижении войск, о любых перемещениях становилось немедленно известно. И еще того мало: они привлекли многих слуг, кухарок, горничных из богатых домов, и те мгновенно сообщали комитету все, о чем толковали, совещались секретничали их господа в домашнем кругу.
Кайетано снова сжал распятие.
– Община дала нам жизнь. Она нас вскормила. Мы ее должники. Солнце согревает нас, луна холодит, вода утоляет нашу жажду – и все в долг. Так как же, можно пролить кровь за нашу землю?