– Можно! – крикнул Травесальо.
– Подумайте! Ни слабости, ни измены мы допустить не вправе. Отступать тут некуда!
– Не отступим… – тихо сказал Луис Валье.
Кайетано поднял над головой документы общины, сшитые в книгу.
– Что ж, докажите, вот книга. Подписывайтесь! Здесь останется навсегда ваша доблесть или ваша трусость. Честь и срам не стареют. Если кто струсит, пятно ляжет на его детей, на внуков, на правнуков. Поколения будут стыдиться или гордиться, читая эту книгу. Готовы ли вы?
– Готовы, готовы!
– Тогда клянитесь!
Они легли ничком. Кайетано дал им крест. Представителе общины, дрожа, целовали истерзанное тело. Поцеловал его и Кайетано, закрыв глаза, и встал. Ему полегчало.
– Час пробил! Двадцать седьмого ноября мы займем в одно и то же время поместья Чинче, Учумарка и Пакойян. Селенье узнают о том накануне. Колокол ударит девять раз. С этой минуты, с девяти часов, из селений никто не выйдет. По дорогам никто не пройдет. Вы запрете на замок всех помещичьих друзей и всю их родню. Никто не выйдет из дому после того, как прозвонит колокол. Ровно в полночь он ударит снова, и мы начнем поход. Так или не так?
– Так.
– Тогда подписывайтесь.
В пустом дверном проеме показался Гарабомбо. Он сутулился, словно вдруг постарел.
– На чем порешили?
– Займем земли двадцать седьмого ноября. В этот день женится Ремихио-лизоблюд. Власти и помещики напьются. Двадцать восьмого – воскресенье. В понедельник – День войск запаса. Власти будут на параде. У нас четыре дня. Помещики смогут прискакать только во вторник.
– Хорошо.
Он постарел. Он затрясся, но, крепко охватив себя руками, сдержал озноб. Гарабомбо дрожал с минуту (ему исполнилось сто тридцать лет).
– Свободными будут не только Чинче, Пакойян и Учумарка! – крикнул он. – Общины пройдут по всему Паско! Когда хоронили Ранкас, выборные поклялись в Хунинской пампе, что поместий не будет. Знайте, «Дьесмо» обречено! Андаканча обречена! И Помайарос, и Скотоводческая Компания – все обречены на гибель! – Он яростно швырял названия поместий: – Чакапампа обречена! Парья обречена! Уирин обречен! Чикипарай обречен! Уанка обречена! Анаскиске обречено! Парьямарка обречена! Янамате обречено! Харрия обречена! Все поместья Паско встретят утро без хозяев. Кончились наши беды!
(Сто сорок, он обречен.)
Гарабомбо опустил голову. Шея его напряглась, стариковские жилы проступили на ней.
Кайетано засмеялся, и всем полегчало.
– А они-то лягут спать! И Фернандини, и Леркари, и Проаньо, и Лопесы! Я увижу, как плачет Игнасио Масиас! Ах ты, гадюка! Не видать ему Уткуйяку, и Ранракалчи, и Коноканчи, и Скотоводческой Компании!
Высокомерный Игнасио Масиас, бывший министр земледелия в кабинете Прадо, владел в Паско сотней тысяч гектаров.
– Ты посмеешься под землей, Хорхе Паласиос! – злобно крикнул Эпифанио Кинтана.
Паласиоса, кровожадного и похотливого владельца Уткуйяку, схватили его собственные надсмотрщики. Он провисел трое суток, но не одумался и снова взялся за свое. Наконец труп его нашли на берегу Рио-Бланко.
– Кончилось их время! Больше им не кричать «все мое»! Оград не будет! Никто не остановит нас!
В голосе Гарабомбо слышалась дрожь земли, залитой грозным прибоем босых ног.
Всех охватил трепет. Все знали что выборные давно думают вернуть землю, но никто не догадывался о размахе движения. За одну ночь сметут с лица земли двадцать поместий! Знамена общин взовьются над двумя сотнями тысяч гектаров! Все смотрели на Гарабомбо, зодчего непобедимой мечты, Даже Корасма ему завидовал! Когда-то Гарабомбо открыл ему глаза. Десять лет прошло с той норы, как Гарабомбо, учивший допризывников, произнес впервые слово «требовать». В то далекое воскресенье, вспоминал Корасма, они маршировали под палящим солнцем, на прямоугольном пустыре, который заменял в Чинче плац, и вдруг появились двое чужих и осел, груженный, корзинами. Хлеб был тогда в их селенье почти неведомым лакомством.
– Р-разойдись! – приказал Гарабомбо.
Они столпились вокруг торговца, на котором были подштанники.
– Хлеб продаете, сеньор?
– Да, мы с женой торгуем хлебом по всей провинции.
– А сколько он стоит?
– На реал четыре буханки.
Особый восторг вызвало печенье. Все накупили хлеба; купил четыре хлебца и Гарабомбо.
– А откуда вы, сеньор?
– Из селенья Тапук.
– У вас там община или что?
– Община.
– Значит, вы из общины Тапук?
– Да. Из семьи Кондор.
– А жена ваша?
– Она тоже из селенья.
– И давно вы хлебом торгуете?