– Заткнись! Вот дикарь наглый! Да как ты смеешь? Какие же вы солдаты? Вы воры, уголовники! Приказано с вами покончить начисто. Думаешь, кто-нибудь будет против?
– Я против!
– Значит, так и помрешь.
…Зоркий Глаз нажал на курок. На восьмисотую пятницу с того воскресенья, когда он вернулся из армии, пуля настигла Гарабомбо. Удивленный последним удивлением, он открыл рот, но не закричал. Перед смертью он увидел крутые горы, бурную реку, цветистый убор пампы. Он сполз с коня. Ураган почувствовал, что руки его разжались, и остановился. Какой-то миг казалось, что всадник, упираясь в стремена, склонился к самой воде, чтобы сорвать небывалый цветок метров на пятнадцать ниже по течению. Потом он сломился и рухнул вниз. Он еще увидел гнилые доски моста, вопиявшие о беззаботности властей и хозяев, и час, когда он познал свою жену, и запуганный взгляд покойного тестя, и летучих мышей в Хупайканане, и допризывников под палящим солнцем, и уходящего вдаль торговца, и Бустильоса в Лиме, и тюремную парашу, и лишенных земли стариков, и светлые глаза дона Гастона, и знамена общинников, гордо вступающих в поместье, и третью школу в огне, и свою ногу, застрявшую в стремени, а потом он канул во тьму. Второго выстрела он не слышал и никогда не узнал, что в час беды его Ураган, несправедливо считавшийся норовистым, остался стоять, подняв, уши, и вел себя благородно, как и подобает коню, которому цена по меньшей мере пять тысяч.
– Остальных построить! – скомандовал сержант. – Расстреляем.
– Не убивайте! – заплакал кто-то.
– Стройся!
Солдаты медленно строились. Подошел надсмотрщик, роздал жареную свинину, горячий чай.
– Дети у меня! – плакал тот же голос.
– Готовы?
Солдаты устало прицелились.
– Готовы?
Снова раздался плач.
Тогда и пришел лейтенант Каррисалес, без каски, в порванной форме, в золе.
– Что тут такое?
Сержант отдал честь.
– Приказано их расстрелять, господин лейтенант.
– Кто приказал?
– Я, господин лейтенант.
– А какая сволочь тебя научила расстреливать пленных?
– Они сопротивлялись, Напали на нас. Мы так, нарочно. Попугать их!
– Это почему нарочно? Их надо пострелять! Разрешите, господин лейтенант! На что они, господин лейтенант? – просил тощий солдат, весь в чирьях.
У лейтенанта Каррисалеса задрожали губы.
– Зачем их пугать, несчастных? Немедленно отпустить!
Тощий солдат по-прежнему целился, другие тоже.
– Не слыхали?
– Они напали на нас сзади, господин лейтенант! По уставу можно.
Сержант попытался его успокоить:
– Вы слишком добрый, господин лейтенант. Вы уж простите, но вы на этой службе недавно. А я тут служу пятнадцать лет. По всей сьерре бывал. Я их знаю. Через три месяца, ну, через три года, опять на нас нападут. Змеиные яйца давить надо!
– Господин лейтенант, пожалуйста! – просил тощий, целясь из автомата. Лейтенант Каррисалес выхватил револьвер.
– Отпустите сейчас же, а то буду стрелять!
– Да не волнуйтесь вы, господин лейтенант! Вы у нас новый.
Вот посмотрите, через год-другой…
– Молчать! Они не воры. Они в своем праве. Храбро сражались. Я с ними бился целый день. Пока вы тут чесали себе зад, я бился в Мурмунье. Пленных не стреляют. Хотите сражаться, идите туда, в Гапарину!
– Да, господин лейтенант…
– Молчать, так-растак! – И он, словно рухнул, сел на камень. – Сегодня я убивал ради помещичьей земли! Проливал кровь из-за этой сволочи!
Холодный ветер шевелил траву. Солдаты молчали.
– А ваши как, Рейносо?
Майор изо всех сил старался скрыть усталость.
– Натолкнулись на сопротивление, господин полковник.
Полковник Маррокин оглядел офицеров. Они сидели в соломенных креслах в гостиной Учумарки:
– Гиблое дело, господин полковник, – сказал майор Лира.
– А вы как думаете, Боденако?
Майор Боденако спокойно выпустил дым.
– Что-то странное, господин полковник. Они сопротивляются. Если верить пленным, будут сопротивляться и завтра. Я эти дела знаю. Сколько раз выселял! Разбегаются при первых выстрелах. А эти хоть бы что! В атаку пошли! Нет, тут что-то нечисто.
– Условия у нас плохие, господин полковник, – сказал майор Лира. – Солдатам трудно на такой высоте. Мои люди говорят, что на них нападали лошади.
– Они в себе?
– Я просто докладываю, господин полковник. – И майор засмеялся.
– Не беспокойтесь! – крикнул стойкий Боденако. – Не беспокойтесь, господин полковник! Разрешите применить мои методы, и завтра я вам все очищу!
Когда Конокрад открыл глаза, было темно. Он попытался встать. Не смог. Посмотрел на обагренную кровью руку, подумал: «Убили меня, гады!..» Наконец он сел. «Да, дело плохо…» Кровь хлестала. «Человек – прямо как баран!» Он заткнул рану травой. Тьма одолевала его. Он услышал хрип, и еще, и еще, разглядел тела Красавца, Клевера и Травки. Судя по ржанью, умирали десятки лошадей. «Из-за меня». Он пополз. «Умру с ними». Тьма одолевала. Громко стеная, он дополз до Звездочки. По лошадиной морде текли огромные слезы. На метр подальше Патриот вставал и падал снова, топча свои кишки, а еще дальше боролись со смертью Колибри и Ветробой. Какие кони! Он долго полз до теплого тела Королевы. Положил голову ей на спину и заплакал – рана болела, но еще больше он жалел эту гору умирающих лошадей.