Тут-то окончательно проясняется природа гротескно-парадоксальных отношений между возможным и невозможным, иллюзорным и подлинным, действительным и мнимым в. прозе Скорсы. Жизнь, в Андских Кордильерах кажется менее всего действительной – в ней много от странного наваждения, от злого морока, который должен же наконец рассеяться, обратиться в прах. Господствующая реальность – дурной сон, в котором поруганы все нормы человечности. Правила этой реальности нелепы и кошмарны, и приемлемы только исключения; волшебное здесь менее абсурдно, чем привычное, чудо ближе здравому смыслу, чем повседневность. Короче, повествование причудливо и «ненормально», потому что «ненормальна» сама действительность, – фантастичность же указывает на то, что реальность может быть не только такой, какой она есть, но и совсем иной. В основе всех четырех книг лежит концепция неготового, незавершенного, неустоявшегося бытия. Скорса пишет о стране, где происходят землетрясения, об огнедышащем континенте, в котором не затвердела ни структура почвы, ни структура общества. Он пишет о жизни, в которой все сдвигается со своих мест и все чревато новыми катаклизмами. Об истории, в которой все близится к точке кипения. О пластичной действительности, которую можно формовать заново, оставляя глубокий след своих поступков.
То, что казалось невероятным вчера, оказывается. вероятным сегодня. Одно дело, когда люди считают себя пленниками неподвижного бытия, мертвой зыби истории, губительного безвременья, другое дело, если они чувствуют, что могут влиять на ход времени. А по мере того, как действие движется от книги к книге, мужество общинников становится– все меньше мужеством отчаяния' и все больше мужеством надежды. Настоящее проникается будущим. В произведениях писателя все определеннее открывается перспектива, уводящая вдаль; над ними брезжит грядущее.
В своей ранней работе о народных книгах, отмечая, что они уносят нас от наших «утонченных взаимоотношений» в «мир, который гораздо ближе к природе», Ф. Энгельс писал: «Народная книга призвана развлечь крестьянина, когда он, утомленный, возвращается вечером со своей тяжелой работы, позабавить его, оживить, заставить его позабыть свой тягостный труд, превратить его каменистое поле в благоухающий сад; она призвана обратить мастерскую ремесленника и жалкий чердак измученного ученика в мир поэзии… но она также призвана… заставить его осознать свою силу, свое право, свою свободу, пробудить его мужество…»[23]
Произведения Скорсы в известной степени близки таким народным книгам. Они способствуют преодолению рабского, подневольного состояния духа, способствуют своей поэзией, своим юмором, помогающим не теряться в любой ситуации, своим выстраданным и неуемным жизнелюбием. Подобно тому как цвета пончо в котором танцует Агапито Роблес, сливаются в ослепительно жгучий белый цвет и от него занимается пламенем огромное дерево, искусство Скорсы, владеющее всеми красками, в конце концов приходит к утверждению цвета жизни, «блистательной и изумительной», по его собственному определению. Но Скорса также показывает, что к чаяниям народа должно приближаться не только в мечтах, но и на деле. А на деле к ним можно приблизиться лишь благодаря самому великолепному чуду – чуду человеческого мужества и борьбы, сознательной и героической причастности истории.
В. Силюнас.