- Тех голубей, что в усадьбе, коли будешь там, выпусти. А этого - возьми. - Княжна достала из складок своего плаща красивую и легкую золотую клетку с голубем. Голубь был белым. К клетке были привязаны два сафьяновых мешочка - большой - с кормом, маленький - для письма.
- Пусть это будет твое последнее письмо. Отправь его, когда что-то решится.
- Спаси Бог, Энни. - Эдвард принял с поклоном клетку и прикрепил ее над седлом. - Прощай! Так или иначе, знаешь сама: я все равно покинул бы Клев. Не может дочь Малескольда пойти за изгнанника. Буду удачлив - богатые ладьи унесут тебя госпожой в землю бриттов. Нет - не услышишь более обо мне.
- Слушай, князь! - звонко воскликнула Анна Ярославна, и подняла руку ладонью вверх. - Клянусь тебе Божьей Матерью, что не бывать мне замужем ни за кем, кроме тебя, покуда не проживу я на белом свете столько же, сколько уже прожила! Нынче мне двенадцатый год - одиннадцать лет буду я ждать твоих сватов… А не дождусь - будет, как отец рассудит - сам ведаешь, не для себя князья живут! Прощай! Езжайте же, покуда отец не хватился перстня, езжайте скорее!
- Погоди, княжна, - сказал я. - Кабы Ярослав, обнаружив пропажу, не подумал на кого зря…
- А не подумает - я сама признаюсь, - гордо вскинув голову, ответила Анна. - Да объясню еще, зачем! И пусть гневается - не боюсь - его я дочь или чья? Скачите, скачите же!
Мы вскочили в седла и поехали…
Ворота, разделявшие княжеский дворец с городом, были на запоре… Я, не спешившись, ударил по ним.
- Кого нелегкая? - грозно окрикнул гридень сверху. - До утра!
- Печать Великого князя! - крикнул я в ответ. - Спустись да отворяй!
Заскрипела лестница: страж медленно спускался по ней с плошкой-светильником в руке. При слабом ее огоньке ярко сверкнул перстень.
- Проезжайте!
Выехав за ворота, мы проскакали через площадь, свернули по широкой улице к Боричеву ввозу. Белые двухэтажные дома по обеим сторонам чернели высокими окнами. В чьей-то библиотеке светились три окна - одни на всей улице… Чем занят тот усердный книжник, который, на мгновенье подняв голову от свитка, подивится топоту в неурочный час и тут же забудет об этом?.. Ведь невдомек будет ему, что не с княжьим, неотложным до утра, поручением спешат верные слуги, а беглецы спасаются бегством.
Перегороды улиц… Последние - городские - ворота…
- Печать Великого князя Ярослава!!
Глава седьмая
Всю ночь мы провели в седлах, стремясь как можно дальше отъехать от Киева… Невеселые мысли обуревали меня в этой ночной скачке! Могучий Ярослав - отныне мой недруг. У кого же искать помощи теперь? Суждено ли мне когда-нибудь вернуться законным хозяином в Ведов?
Изгнание. Что может быть горше этого слова?
Ночная мгла меж тем рассеивалась. Воздух светлел. Слабо проступили из него дневные краски листвы и трав. Вот-вот начнет наливаться рассветным румянцем небесная твердь.
- А помнишь ли ты, rex Владимэр, как сам Малескольд, в юности своей изгнанный с отчего стола братом своим Святополком Окаянным, бежал за помощью к вольным новгородцам? А еще ранее Господин Великий Новгород помогал отцу его - Крестителю Руссии?
- Ты угадал мои мысли, Эдвард Эдмундович. Мне не к кому обращаться, кроме как к вольным новгородцам. Но ты, однако, бледен как смерть: бессонная ночь тебя утомила. Спешимся!
Мы расположились под раскидистым дубом. Волвич привязал, осмотрев, двух коней, а третьего повел под-узцы к небольшой, вьющейся внизу речке. Эдвард небрежно бросил свой синий аксамитовый плащ между узловатых мощных корней и прилег. В следующее мгновение, взглянув на него, я увидел, что он глубоко и крепко спит: особенно бледное на фоне темно-зеленого его наряда лицо было обращено к по-утреннему светлому небу, бледно-алые губы приоткрылись в слабом дыхании, тонкая рука, видимо - случайно, застыла, коснувшись рукояти меча…
…Республика Новгородская. Много доводилось мне слышать о ней, в великолепии своем не уступившей бы и республике древнего Рима, прославленной языческими историками. Торговые гости новгородские путешествуют едва ли не на край света. Горды новгородцы богатством своим: и в Киеве, и в Чернигове, да и в Ведове моем и князьям считается постыдным богато одеваться… В Новгороде же - ни одна простая горожанка не выйдет за ворота без драгоценных серег и ожерелий… Бог им судья в гордости их непомерной. Но зато и смелы новгородцы, охочи биться за правое дело…
Значит в Новгород отправимся мы сегодня?
- Не новгородская, а твоя земля поможет тебе, княже.
Я вздрогнул. Передо мной стоял Волвич - я и не заметил, как напоил он всех коней и вернулся к дубу.
- Вот как - стало быть, ты читаешь мысли, волхвов посланец… Но что хотел ты сказать этим?
- Тебе надобно скакать не в новгородскую, а в свою землю. Едва нога твоя ступит на землю княжества Ведовского, как ты получишь столько рати, сколько понадобится тебе, чтобы выгнать Глеба.
- Мне неясен смысл твоих речей. Неужели не понимаешь ты, что Глебовы наемники схватят меня прежде, чем я успею набрать верных мне людей?
- А разве только над людьми по праву рождения стоишь ты князем, Владимир Ростиславич? Люди - твои подданные, ибо живут они на твоей земле. Но разве только люди живут на ней, княже?
Я встретился взглядом с желтовато-серыми, близко посаженными глазами Волвича, и на мгновение мне стало по-настоящему жутко…
Теперь я понял, кем был данный мне волхвом страж.
Глава восьмая
После полудня князь Эдвард проснулся.
- Странный сон привиделся мне, rex Влэдимэр, - сказал он, приподнимаясь на локте. - Мне снился старый сад, обнесенный высокой и и темной каменной стеной, это была старая стена - между камней ее проступал мох. В саду росли могучие дубы - такие, как этот. Их сплетающиеся кроны были так густы, что в саду царил полумрак. Под одним из дубов стояла широкая каменная скамья, окруженная кустами черных роз. И на этой скамье, с четками в руках, сидела девушка лет девяти. На ней был темно-синий плащ, отороченный коричневым мехом: в Руссии не носят плащей такого покроя. Капюшон его был накинут на голову, так, что бросал легкую тень на бледное печальное лицо, обрамленное черными волосами. И я почему-то знал во сне, что эта девушка - моя сестра лэди Ингрин, которую я видел последний раз совсем малюткой. А потом мне снилось и вовсе странное: из темной аллеи вышел и приблизился к ней ты, rex… И ты также был одет не по русскому обычаю, а лицо твое было печально. И вдруг я увидел, что Ингрин в слезах закрывает лицо руками, а когда она отнимает руки от лица, то это лицо - уже не лицо девятилетней, а прелестное и радостное лицо шестнадцатилетней девушки. Я смотрю на тебя - и перед взглядом моим уже не ты - а высокий и широкоплечий молодой воин, похожий на тебя… А дальше все затуманилось, и я пробудился ото сна.
- Ты почти не рассказал мне о своей сестре, Эдвард Эдмундич, - сказал я, передавая ему флягу с водой (Волвич раскладывал тем временем на кожаном небольшом мешке нехитрую походную снедь - сухари и вяленое мясо) - где она, и что с ней?
- Тебе ведомо, rex, что у могучего и славного Эдмунда Айронсайда было двое детей, - отвечал Эдвард со вздохом. - Я и лэди Ингрин. Канут, захвативший отцовский трон, хотел под корень уничтожить наш род, еще более хотела этого жена его Эмма. Мне и малютке Ингри грозила неминуемая и жестокая смерть, если бы ни верный отцу датчанин Вальгар, который вынес нас из замка и бежал со мной в Данию. Вальгар не мог унести нас обоих - его разыскивали на всех отходящих кораблях - но разыскивали человека с двумя детьми. Вальгар не решился подвергать риску меня - наследника трона, или, как говорите вы, стола. Поэтому он укрыл Ингри в стенах монастыря святого Юлиана: монастырь этот оставался втайне верен Эдмунду. Она и сейчас должна находиться там… Если она жива, и если ничего не случилось - я много лет не получал никаких вестей… Но трапеза наша, однако, окончена, и кони отдохнули. Нам пора в путь, в Новгород, rex Влэдимэр!