По дороге Вик несколько раз упал, не сумев удержаться на ногах и проклял все на свете, прежде, чем сумел, наконец, распахнув дверь поместья и пройдя по длинному, темному и узкому коридору, предстать пред очи учителя, восседающего в гостиной на первом этаже.
Услышав шаги, Чеслав медленно поднял голову, окидывая ученика тяжелым взглядом. Как-то сразу становилось понятно, что оборотень не в духе.
— Не вижу меча в твоей руке, — холодно молвил он, переводя взгляд с запястья собеседника на его лицо.
Тот сглотнул и, силясь выпрямиться, виновато опустил подбородок.
— Прошу меня простить, учитель… но это оказалось мне не под силу. Вы не сказали, что меч способен вытянуть силу…
— Не сказал?! — Чеслав быстрым, резким движением поднялся на ноги, сдвигая брови, — Я говорил тебе, для чего нужен мне Нейдр, глупец! Как ты мог отдать его им?!
— Но, учитель… — Виктор, который, в общем-то, ожидал, что оборотень будет недоволен, тихонько вздохнул, — Вы… должно быть, забыли, или не знали… но меч забирает силу, если просто прикоснуться к его рукояти, я… коснулся… — он на мгновение сжал губы, — Мне… я думаю… судя по всему… я больше не ворас. Не знаю, бессмертен ли я…
Чеслав вскинул голову и, сузив желтые глаза, медленно повел подбородком. Лицо его было непроницаемо.
— Вот как, — говорил оборотень медленно, очень тяжело и жестко, — В таком случае, как ты посмел явиться сюда?
Вик, таких слов все-таки не ждавший, невольно отступил, робко поднимая взгляд.
— Я… учитель, я… должен был доложить, и потом, я могу быть полезен…
— Полезен?! — гнев рвался наружу, и Чеславу едва удавалось его сдерживать, — Чем можешь быть полезен ты, жалкий человек, так глупо потерявший дарованную тебе силу?! О, зачем я только оставил тебя в живых! — он закатил глаза и, не в силах держать себя в руках, быстро прошелся по комнате.
Виктор наблюдал, не зная, что говорить и что думать — последние слова собеседника поставили его в некоторый ступор, ибо доселе старый граф полагал, что смерть его в планы Чеслава не входила никогда.
Рыжий остановился перед камином и со злостью пнул в него какой-то ветхий стул, затем рывком оборачиваясь.
— Я устал от тебя, Виктор де Нормонд! — глаза его горели яростью; оборотень был воистину ужасен в этот миг, и собеседник его ощутил, как сжалось сердце. Предчувствие чего-то неотвратимого, чего-то жуткого накатило на него, — он замер, не в силах двинуться с места, не смея возразить ни словом, ни делом.
— От тебя одни неприятности, ты — сплошная помеха моим делам! — гневно продолжал Чеслав, медленно доставая из-за пояса штанов пистолет, — С самого начала, с тех самых пор, как ты выстроил замок на земле, принадлежащей мне, с того мига, как не испугался моих проклятий! Я говорил тебе, что тебе не будет счастья, я гнал тебя со своего холма, я, черт возьми, проклял тебя, но ты продолжал упорствовать! — он шагнул ближе к ничего не понимающему слушателю и внезапно наотмашь ударил его пистолетом по лицу.
Виктор упал, хватаясь за рассеченную до крови щеку и взирая на оборотня с откровенным ужасом.
— Учитель… что вы… — сорвался с его губ жалкий лепет, и Чеслав, скривившись, зло расхохотался.
— А ты думал, что это был Рейнир? Этот старый дурак не мог бы проклясть комара, укусившего его, что уж говорить о том, чтобы обречь на гибель целый род! Это сделал я, Виктор, сделал и горжусь этим! Если бы не чертов Венсен со своей кошкой… — он скрипнул зубами, прижимая холодный пистолет к виску, — Ты должен был страдать, граф, должен был видеть, как один за другим умирают твои дети, как умирает твоя жена и, наконец, должен был издохнуть сам, поливая слезами их могилы! Но вмешался Венсен, вмешалась эта тварь, которая ослабила мое проклятие, а потом и ты сам вдруг решил отправиться к Рейниру! Мне следовало убить тебя тогда, — молодой человек выдохнул и, презрительно сплюнув на пол у рук Виктора, сделал шаг назад, — Следовало убить, а не рассказывать байки о предательстве Ренарда! Дьявол, я перехитрил сам себя… Ты был и остаешься помехой, граф, я не желаю больше видеть тебя! Анхеля нет… — на миг лицо его исказила горечь, — Защитить тебя больше некому. Убирайся из поместья, де Нормонд! Убирайся и, как говорил когда-то мастер — благословляй мою доброту, радуйся, что я не убиваю тебя!
— Я не верю… — Виктор, совершенно потрясенный, погребенный под руинами того, что считал правдой, ошарашенный, остолбеневший, с видимым трудом уперся ладонями в пол, кое-как вставая на ноги, — Учитель… вы же говорили…