Никита удивленно присвистнул: «Однако…» Саша был слишком занят своими мыслями, чтобы заметить, с какой растерянностью и изумлением смотрит на него Никита.
6
Петербург поразил Алексея запахом — это был вкус, аромат, свежесть находившегося где-то рядом моря. Он полюбил этот город задолго до того, как увидел. Никитино ли детство — мозаика слов, образов, отрывочных воспоминаний — ожило перед глазами, или рассказы старого бомбардира Шорохова обрели плоть? Канал с зеленой водой, шевелящиеся водоросли, ялик у дощатой пристани, развешанные для просушки сети, ограда парка, сбегающая прямо в воду…
— Сударь, как пройти к морю?
Прохожий усмехнулся, оглядев Алексея с головы до ног.
— Здесь всюду море, юноша. Спросите лучше, где здесь суша. Земля под ногами всего лишь настил на болотах и хлябях, пропитанных морской солью.
У прохожего колючий взгляд и словно оструганное топориком лицо: острый нос, острый подбородок. Худая рука коснулась шляпы в знак приветствия, скривился рот — ну и улыбка, насмешка, ирония — все в ней, и мужчина пошел дальше, не пошел, побежал, придерживая шляпу от ветра. «Не знаешь, так нечего голову морочить», — с обидой подумал Алексей.
Потом он спросил про море у солдата, потом у пожилого тучного господина, потом у старухи с огромной, плетенной из лыка кошелкой. Никто из них не дал толкового ответа, и все при этом досадливо морщились, словно он спрашивал их заведомую глупость.
— Ну и шут с вами. Я сам море найду, — подытожил Алексей опыт общения с петербуржцами.
Ноги вынесли его на широкую громкую улицу, и он побрел наугад, рассматривая богатые особняки, церкви, лавки с яркими вывесками. Скоро гвалт и пестрота улиц утомили его, он свернул в проулок, потом в другой.
«Русский человек моря не любит, — часто повторял Шорохов. — Боится, потому и не любит». Алексею показалось, что он явственно слышит голос старого бомбардира, который сидит перед огарком свечи, прихлебывает квас и чинит старый валенок. Вокруг курсанты — кто на лавке, кто на полу. Слушают…
«…И издал государь правильный указ — каждое воскресенье, дождь не дождь, ветер не ветер, а как выстрелит пушка в полдень, изволь являться всей семьей к крепости Петра и Павла на морскую прогулку.
Приписали тогда обывателям, сообразно их положениям, лодки разных чинов, и начали сей сухопутный люд приучать к морю. А как приучать? С божьей да нашей, старых моряков, помощью. Я в ту пору на верфи работал и получил, как и многие мои товарищи, приказ — служить по воскресным дням государству Российскому особым способом, а именно — сопровождать на морскую прогулку некоего шляхтича. Шляхтич этот, Воинов его фамилия, служил в Юстиц-коллегии и, говорили, был там заметной фигурой. В его шлюпке я был рулевым, но не столько должен был рулить, сколько следить, чтобы Воинов с семейством исправно являлся на морские прогулки. Ну а если неисправно, то доносить куда следует, сами знаете, не без этого…
Никогда, братцы мои, я не видел, да и не предполагал, что может человек так по-куриному бояться моря. Идти надо было далеко, до самого Петергофа, а то и дальше — на Кронштадт. И всю дорогу мой Воинов сидел с опущенной за борт головой. За это я его не судил. Куда крепче мужиков видел, а тоже желудок при шторме бунтовал, желудок человеку неподвластен. Но не трусь! Он так потонуть боялся, что в обморок падал. Женушка его, однако, эти прогулки переносила неплохо, только мерзла и очень по мужу убивалась, а сынок и вовсе радовался волне. А сам… Еще, бывало, к шлюпке идет, а уже белый как мел. По первому времени он как мог отлынивал от прогулок, штрафами отделывался. Но потом получил взбучку от высокого начальства, и не просто взбучку, а с угрозами. А угроз в те времена боялись, как самой виселицы.
И началась у нас с Воиновым великая борьба. Как говорится — кто кого. С моей стороны были усердие и святая вера в правильность государева указа, а им, сердечным, одно руководило — страх. И что же, шельмец, выдумал? Совсем, видно, голову потерял — подпилил под банкой доску. Только от берега отошли — шлюпка полна воды. Мадам в крик — юбку замочила, сам уже не белый, а серый… Поворачиваем назад. А на берегу он мне так с усмешкой сердобольно говорит: „Беда какая, Василий… Видно, останемся мы сегодня без прогулки“. А я щель эту проклятую конопачу и отвечаю как ни в чем не бывало: „Не извольте беспокоиться. Я мигом все поправлю. Через час можно будет выходить“».
Алексей рассмеялся своим воспоминаниям. Не этот ли остроносый прохожий пилил когда-то дно своей шлюпки?