9
Друзья проснулись в полдень. Александр и Алеша мигом вскочили, умылись, оделись, а Никита все сидел на кровати, тер гудящий затылок и с ненавистью смотрел на кувшинчик с полосканьем, который Гаврила держал в руке.
Дверь неслышно отворилась, и вошел Лука.
— Письмо от их сиятельства князя.
Никита быстро пробежал глазами записку и бросил ее на поднос.
— Ничего не понимаю. Отец собирался в Париж, а уехал в Киев.
— Надолго? — быстро спросил Саша.
— Пишет, на десять дней.
— Ну, наше дело терпит.
— Терпит-то, терпит… Но я так и не поговорил толком с отцом. — Никита улыбнулся, пытаясь за усмешкой скрыть смущение: «Огорчился, как мальчишка…»
Видно было, что Гаврила тоже переживает за барина, но не в его правилах было менять привычки.
— Полосканье, Никита Григорьевич… А то никогда ваше горло не излечим…
— Господское здоровье надо оберегать не полосканьем, — Лука стрельнул в камердинера злым взглядом, — a хорошим уходом и истовой службой.
— Слышишь, Гаврила, не полосканьем. — Никита стал натягивать рубашку.
— Зря одеваетесь. Все равно будем холодное обтирание делать.
— О, мука! До чего же вы мне все надоели! — Никита не мог скрыть своего раздражения. — Лука, полощи горло! Береги барское здоровье истовой службой.
Лука брезгливо скривился и задом вышел из комнаты. Отравит Гаврила барина. Уже и на нем, старом дворецком, решил он попробовать свои мерзкие снадобья. Вскипел Лука душой, а вскипевшая душа требует разрядки: тому пинок, этому подзатыльник. И вдруг словно за руку себя схватил: «Хватит! Повинюсь перед барином и буду блюсти себя. Но как жить, люди добрые? Разве одним голосом можно дворню в порядке содержать? Все в доме пойдет прахом! Но иначе Гаврилу не побороть. Барская жизнь дороже, чем беспорядок».
А Гаврила меж тем растирал губкой спину барина и приговаривал елейным голосом:
— Вчера ночью, когда вы, извиняйте, лыка не вязали, я какие-то старые бумаги подобрал и в книгах спрятал.
— Спасибо, Гаврила. — Никита выразительно посмотрел на друзей. «Конспираторы липовые, идиоты», — говорил этот взгляд.
— А когда я письма прятал, — продолжал камердинер, — то заприметил на полке латинскую книгу про растительного происхождения компоненты…
— Бери, шут с тобой, — сразу понял Никита.
— И еще такое дело… Евстрат, парнишка молодой, помощник конюха, проявил истинное любопытство к наукам. Так и рвется… Я думаю, Никита Григорьевич, пусть повертится парень у плиты, колбы в руках подержит. У Луки половина дворни без дела шатается, а «оциа дант вициа», сами говорили… праздность рождает пороки…
Так Евстрат поступил в полное рабство к Гавриле, но не надолго, как покажут дальнейшие события.
После завтрака друзья собрались в библиотеке, чтобы, как сказал Саша, «обсудить набело наши виды». К ним вернулось вчерашнее веселое, дурашливое настроение. У них было такое чувство, словно все свои беды, радости, неожиданности и приключения они свалили в общий ящик, перемешали их, перепутали, как детские игрушки, а теперь начнут самую интересную взрослую игру. Перед ними клетчатая доска, где-то в серой, мглистой дали притаились черные: ферзь — вероломный Лесток, бравые кони его — Бергер и Котов, и целая армия пешек — агенты Тайной канцелярии. А кто с нами? Нас трое… Гардемарины! И да здравствует дружба и наш девиз: «Жизнь — Родине, честь — никому!»
— Первый вопрос все тот же — бестужевские бумаги, — начал Саша.
— С этим вопросом всё решили.
— Я понимаю, но хочу добавить — глупо отдавать эти бумаги вице-канцлеру просто так.
— Почему глупо и что значит твое «просто так»? — невозмутимо спросил Никита.
— А потому, что утро создано для умных мыслей, и вот что я придумал. Пусть твой батюшка устроит нам аудиенцию с Бестужевым, куда мы пойдем втроем. Ты, Алешка, руками-то не маши, я дело говорю. Поймите, того, кто отдаст Бестужеву эти бумаги, он озолотит. А если не озолотит — говорят, вице-канцлер скуп, — то исполнит любое наше желание, как джинн из бутылки. Ну, я не прав?..
— Мои желания вице-канцлер не может исполнить, — сказал Никита, — потому что я сам не знаю, какие у меня желания. Мне бы с отцом поговорить, обсудить, посоветоваться…
— А мои? — Алеша вопросительно посмотрел на Никиту.
— Твои?.. Не знаю. — Никита обратился к Саше. — Понимаешь, Алешка приехал в Петербург похлопотать за свою невесту.