— Я слышал, вы многое делаете в этом отношении? — спросил Гарденин с прежним полупечальным, полузадумчивым выражением, следя за дымом сигары.
— Это статейки-то помещаю о наших туземных делах? Не знаю, как вам сказать… Но дело не в том-с… Молодое растет, свежие побеги дают отпрыск, — вот в чем дело, Рафаил Константиныч!
— А! Что за дряблость в молодом, если б вы знали!..
— Совершенно верно-с, но мы говорим о разном. Вы разумеете, надо полагать, свой круг, столицы, города? Ежели судить по тому, что доводится читать, — совершенно верно. Но я не об этом-с. Деревня дает ростки, в селах, в уездных городишках возникает новое… Нужно брать его в расчет-с! Ах, что говорить!.. Поверите ли, Рафаил Константиныч, кажется, уж на самом дне живу… Вижу, что совершается… Не буду спорить: избыток всякой гнусности чрезмерный… Нищета, пьянство, нравственное оскудение… все так. Со всем соглашусь. И, однако, за всем тем, поверьте, вырастает здоровое, крепкое зерно. Случалось ли вам встретить деревенского парня, — ну, эдак, кончившего хорошую школу и приобыкшего к книжке? Ах, боже мой, какая это прелесть!.. Да недалеко ходить, у вас посельным писарем теперь Павлик Гомозков.
— Вы меня интересуете. Я ведь очень мало знаю людей в Анненском. Где же он учился? В земской школе?
— Не в земской, но это все равно: прелестная была учительница… Жена вашего управляющего.
Гарденин с удивлением поднял брови.
— Переверзева? — спросил он. — Странно. Правда я ее знаю очень мало, но она произвела на меня впечатление очень нервической и довольно пустой особы… Наряды эти… Ездит в Ялту. Говорит о чувствах, о прекрасном… Как странно!
Николай вздохнул.
— Давненько я с ней не встречался, — проговорил он. — Ведь вы знаете, Рафаил Константиныч… сколько? Да вот лет двенадцать я не был в Гарденине!.. Что у вас делается, слышу, — недаром на тычке живу! — и он усмехнулся, — а самому не приходилось заглядывать. Говорят большие перемены!..
— О да… Помните, мы с вами рыбу ловили?.. Как это давно… Действительно большие перемены. Мне не все нравится… Например, винокуренный завод… Но брат говорит что Яков Ильич прекрасно хозяйничает.
— Да-с… Вот Юрий Константиныч… где они теперь? Я слышал, блистательную карьеру делают?
Насмешливая улыбка мелькнула на лице Гарденина и тотчас же сменилась сдержанным, серьезным выражением.
— О да! — сказал он. — Ведь вы знаете, Юрий женился? На княжне Дорогобужской. Это страшно богатые люди. К новому году, вероятно, дадут бригаду… Он идет идет… Maman очень счастлива.
— Татьяна Ивановна все по-прежнему-с?
— То есть как?.. Да, все по-прежнему.
— А в Гарденино уж не ездят!
— У жены Юрия имение в Крыму: maman там живет. Или за границей… Зимою в Петербурге. Действительно, здоровье ее плохо.
Рафаил Константиныч произнес последние слова особенно внушительно: точно Татьяна Ивановна нуждалась в оправдании и вот он оправдывал ее. Несколько времени ехали молча.
— А позвольте спросить… — нерешительно выговорил Николаи, понижая голос почти до шепота, — позвольте спросить, Рафаил Константиныч… где теперь Лизавета Константиновна?
Лицо Гарденина омрачилось, его темные глаза сделались еще более печальными.
— А, бедная Элиз! — воскликнул он как бы про себя и, помолчав, добавил растроганным голосом: — Вы ее помните?
— Еще бы-с!.. Луч просиял в темноте, — вот как я ее помню!
— Все там же… все там… — Гарденин сказал, где сестра. — О ее муже, конечно, слышали?
— Слышал, слышал-с… Слишком всем известно. И зачем?.. Зачем?..
Оба задумались. Четверня однообразно шлепала по грязи. Во все стороны простирались обнаженные обобранные поля, особенно печальные в этом прозрачном воздухе, под этим ярким осенним солнцем. Там и сям пестрели деревушки, желтели увядшие леса.
В молчании доехали до подставы. Лошадей перепрягли, и свежая четверня быстрее понесла коляску. С тою внезапностью, которая так свойственна осени, погода стала изменяться. Нависли тучи, пасмурный воздух окутал дали. Поля, деревушки, леса — все приобрело какую-то неприятную и зловещую унылость.
— Вы говорите — зачем? — вдруг произнес Гарденин. — А зачем все это? — и он неопределенно махнул рукою. — Зачем вот мы едем, говорим, думаем?.. Нет, право, Николай Мартиныч, не приходило вам в голову?.. Ну, хорошо, земство, школы… буду в предводители баллотироваться… Или у вас: семья, лавка, в газетах пишете, общественная деятельность… Юрий командует гвардейским полком, сто тысяч дохода… Но зачем? Вы понимаете меня? — Он застенчиво улыбнулся и, точно возбуждаясь от этой застенчивости, продолжал: — Я воображаю иногда белку в колесе… Дайте ей разум… Пусть спросит себя, зачем она вертит колесо? Какой смысл? К чему все это?.. Вам не приходило в голову?