Евгений Чебалин Гарем ефрейтора
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава 1
Реденький пригородный лесок под Лейпцигом был пуст. Едва поднявшееся над деревьями солнце растопило слоистую пелену тумана, и блекло-розовый отблеск лег на шершавую кору дубов, высветил рубчатую машинную колею на влажной тропе со вздувшимися корнями, робко подкрасил мертвенный, синевато-стальной куб пеленгатора. Над ним медленно вращались два скрещенных обруча – антенна.
Ефрейтор Шнитке шагнул из-за куста, копошась пальцами в ширинке. Его опахнула пронзительно-розовая тишина, и он вздрогнул. Вздернул верхнюю губу, обметанную щеткой усов, втянул воздух сквозь зубы. Пахло прелью, сыростью – весной.
Куст настороженно топорщился молодыми побегами, унизанными набухшими почками. Шнитке пригнулся, скусил почку с верхушки побега, раздавил ее коренными зубами. Гортань, нёбо обдало горьковатой вяжущей свежестью. Шнитке сплюнул, потянулся и охнул: в голове тупо, текучей ртутью перекатилась боль.
Фогель и Бюхнер старательно разминались в пяти шагах, поочередно приседали, придерживаясь за стволы. Эта железная коробка – пеленгатор – была начисто лишена комфорта, через час дежурства колючей онемелостью затекали ноги, начинала ныть спина. Вдобавок после полуночи пробило глушитель, и от сочащегося из-под пола выхлопного газа к утру у всех разболелась голова. Шнитке свирепо сквернословил, грозился набить морду этой свинье Гепнеру после дежурства. Шофер обязан знать, когда и где треснет его колымага, а если у него не хватает на это мозгов, то место такому кретину не в благословенном теплом гестапо в центре Германии, а на Восточном фронте.
Гепнер, напуганный, мышью таился в кабине. Время от времени над приспущенным стеклом возникала его мятая мордочка, осторожно поблескивала маслина глаза. В кабине омерзительно воняло бензином, под горячим полом рычал и подрагивал мотор. Правая нога Гепнера на акселераторе ныла в колене от напряжения. Дежурство подходило к концу.
Гепнер судорожно вздохнул и втянул голову в кабину – подальше от бешеного взгляда Шнитке. У этого психопата хватит подлости состряпать рапорт о разгильдяйстве шофера, который своим треснувшим глушителем мешал выполнять пеленгационной команде особое задание.
Все словно взбесились в последний месяц. Эта проклятая рация засела занозой в мозгах. Она выходила на связь дважды – в городе и за его пределами.
Короткие – пять-шесть цифровых групп – сигналы неизвестного передатчика грянули громом над головой лейпцигского гестапо, вдребезги разбив сравнительно спокойную жизнь. Срочной реанимации подверглись шесть изрядно поржавевших в безделии машин с пеленгаторами. Берлин прислал еще девять. И уже через два дня после выхода рации в эфир пятнадцать железных жуков с вращающимися антеннами на крышах прочесывали Лейпциг и его окрестности. Рация надолго замолкла. Берлин подхлестывал: найти радиста!
Уютный мирок города тугими поршнями прошивали эшелоны, крытые брезентом. С запада к границе гнали сплав железа, стали и серо-зеленых мундиров. С востока волнами накатывался на станцию и расползался по городу запах карболки, гноя, крови и паленого мяса. Лейпциг, сведенный судорогой дисциплины, еще затемно рассасывался по заводам и фабрикам. За день он пожирал сотни тонн хлеба, бельгийской курятины, украинской колбасы и сала, а к ночи выдавливал из своего чрева продукцию.
Радио исправно извергало на каждую семью порцию маршей и геббельсовского фальцета. Все шло как надо в эту весну. Ножи немецких армий вонзались в сырое тело славянского колосса, славянские города остужали кровью своей раскаленные ножи дивизий вермахта, и свистящая покорность этого действа ласкала тевтонский слух. Все было бы как надо, и вдруг эта оса, ужалившая город своей морзянкой, – рация! Чья?!
Шнитке с хрустом потянулся, зевнул:
– Фогель, доставай жратву.
– Будет сделано, господин ефрейтор!
Фогель трусцой двинулся к машине, подмигнул Бюхнеру. На ночь выдавали сухой паек: галеты, сыр, масло, шоколад и сто граммов шнапса. Все это надлежало теперь употребить. Их дежурный маршрут лежал вдоль окраинной Бисмаркштрассе. В штабе гестапо на оперативной карте город густо исчертила сетка остальных четырнадцати маршрутов. Уловистую сеточку сплел обер-лейтенант Гарнер, в ней просто обязана была запутаться эта паскудная рация, взбаламутившая лейпцигское гестапо и Берлин.
Фогель не спеша раскладывал снедь на куске брезента под кустом, Бюхнер помогал ему. Ефрейтор – юный черный бог – стоял в двух шагах, нетерпеливо подрыгивал коленкой. Острый кадык его несколько раз дернулся, сгоняя голодную слюну в желудок.