___
Уже вернувшись в означенную харчевню, для чего ему пришлось прошагать около четырёх миль пешком в обратном направление, Бронкс по глазам женщин мгновенно оценил мудрость и добросовестность судьи.
Отдай он деньги в суде — и такими глазами на него бы не смотрели ни мать, ни дочь.
А сейчас, кажется, приключение на ближайшую ночь намечалось и в самом деле незабываемое. Подобная готовность взгляда очень часто, если не всегда, быстро перетекает в готовность совсем иного рода.
___
Бронкс заканчивал начатое уже в четвёртый или пятый раз, изо всех сил не обращая внимания на острые ногти дочери, оставлявшие вполне чувствительные отметины на его спине.
Спать его предсказуемо положили в отдельной комнате. Но девица, проскользнув к нему, сама увлекла его за руку в другое крыло здания, приложив палец к губам и бесшумно крадучись на цыпочках.
Внезапно дверь в комнату девицы распахнулась, будто бы от удара ногой; и на пороге возникла мать.
Если совсем честно, её Бронкс тоже планировал посетить. Но ближе к утру. Однако, судя по всему, не успел вот только что.
В руках матери была зажжённая свеча; происходящая в комнате дочери картина мгновенно оказалась, как на ладони.
А в следующий момент старшая орчанка прокричала что-то гневное на своём языке и без разговоров вцепилась родной дочери в волосы.
Глава 7
Откровенно говоря, в более идиотском положении Бронкс ещё не оказывался. И дело даже не в неловкости самой ситуации, которой бы он с удовольствием избежал.
Вначале мать пыталась оттаскать дочь за волосы, что-то при этом постоянно выкрикивая на своём языке. Дочь не оставалась в долгу, поэтому гному пришлось бестрепетно вклиниться между ними, растопыривая собственные руки на всю длину и принимая на себя основной удар женской стихии с обеих сторон.
К сожалению, руки орчанок были намного длиннее. В итоге, замирить их принудительно не вышло, только сам огрёб.
Ещё через несколько минут женщины утихомирились самоходом, обнялись и тут же принялись рыдать, усевшись на кровати.
Бронкс, пользуясь полным отсутствием внимания к собственной персоне, счёл за благо исчезнуть молча. Прошлепав босыми ногами через весь дом в свою комнату, он возблагодарил создателя за природное чувство пространства у своего народа: любой гном, в каком лабиринте он не окажись, запоминает дорогу влёт и с закрытыми глазами.
Быстренько одевшись в своей комнате, он подхватил изрядно полегчавшую котомку и был таков. На всякий случай, впрочем, на своей кровати он оставил на клочке бумаги личный номер в Едином Банке.
Надобно отметить: как и всякое заведение подобного рода, этот совместный банк гномов (и ещё кое-каких народов) выполнял не только финансовые функции. Одновременно, он служил универсальным способом передачи письменной корреспонденции, ценных посылок, дорогих вещей.
Эти дополнительные услуги широкому кругу клиентов не рекламировали, но Бронкс, осведомленный в ювелирном деле не понаслышке и вполне себе профессионально, доступ к тамошней почте имел. Здраво рассудив, что они ему напишут, если какая надобность в нём возникнет, он пообещал себе к самим женщинам заглянуть как-нибудь через пару месяцев, когда обоснуется и устроится.
Бедствовать фемины теперь по-любому не должны, потому что по местным меркам одарил он их изрядно. Кстати, в харчевне отчего-то имелся даже вполне себе пристойный сейф, куда и были убраны переданные им от судьи документы (вместе с уже его личной финансовой помощью).
Когда он отошёл на добрую милю в сторону города, позади раздалась дробь копыт одинокого коня, прущего галопом среди ночи. На всякий случай посторонившись с дороги (а ну как собьют — и по темени даже не заметят), Бронкс с удивлением через минуту обозревал орчанку-мать.
Та, соскочив с седла в одно касание, снова прижала Бронкса носом меж своих полушарий и коротко сказала:
— Спасибо за всё. Хорошо, что ты уходишь. Так для всех лучше.
Хлопнув озадаченного донельзя гнома по плечу ладонью, сделавшей бы честь иному атлету из рода хуманов, орчанка так же в одно касание взлетела в седло и исчезла в обратном направлении.