Annotation
Мою родную страну уничтожили, семью вырезали, а меня отправили в гарем к Императору. Император - человек жестокий, своенравный, властный и кровожадный. Да и человек ли он вообще?.. НЕ ДО КОНЦА ВЫЧИЩЕН ТЕКСТ.
Денница Александра
Глава 1.
Глава 2.
Денница Александра
Гарем Императора Неживых
Глава 1.
Когда ты обижен -- беги к родне. Они помогут и успокоят. Когда нет родни -- беги к друзьям. Они помогут и успокоят. Когда нет ни друзей, ни родни -- посмотри на себя. Возможно, все проблемы в тебе.
Почему-то я никогда не обращала внимания на лучики раннего солнца. Они такие радостные, веселые, спокойные и свободные.
Свободные...
Даже у верных слуг Солнца есть свобода, пусть и ограниченная, но есть, а у меня нет. Нет и никогда, наверное, не будет.
Несколько месяцев назад я спокойно жила у себя в Амортоке, в городе Грабуре, на окраинах. Аморток довольно-таки маленькая страна в Империи. Климат там суровый, поэтому платим Императору мы тем, что добываем разные руды и привозим во владения Императора меха животных.
В Амортоке почти весь год идут то снега, то холодные дожди. Вести с такой страной политические дела неохота, а вот политические интриги -- азартно интересно.
В Империю входит восемьдесят три государства, четырнадцать королевств и двадцать три страны, ранее бывшие колониями. Аморток среди всех вышеперечисленных имел самые малые территории. Мы находились на грани. И это еще при том, что Аморток не имел защиты ни одного государства или королевства. Раньше мои родные земли были колониями, а сейчас просто...просто Император то ли забыл про нас, то ли ему было все равно.
Мой отец охотник. Был охотником, вернее. Он учил меня выживать в любых условиях, ставить капканы, ловить дичь и ориентироваться в местности по природе. Папа запомнился мне добрым мужчиной, с морщинами и яркими, живыми глазами. Помню, что у него был небольшой животик, что он любил выпить пива по субботам, что он сам готовил себе еду из мяса, еще и приговаривал, что разделывать и жарить бывшую животинку -- дело не женское. Только почему-то меня он все равно всем прелестям разделки животного учил.
А еще у меня был брат. Рион -- жизнерадостный, умный и самый завидный жених всего Грабура. По вечерам он играл или на виолончели, или на гуслях, или на гитаре. Светловолосый, с песчаными глазами и хитрой, как у дикой лисы, глазами. Он мертв. Я видела его холодный труп. До сих пор мне по ночам снится неестественно вывернутое тело, рана от плеча до бедра, нож по рукоять в грудной клетке и разрез от уха до уха.
Ему было всего двадцать четыре. У него была девушка, и они ждали детей.
Мама умерла рано. Скорее всего ей повезло, что она всего этого не видела. Ее я помню плохо, только размытые образы из далекого детства. Остался только медальон с открывающейся крышкой, под которой лежат ее две старые фотографии. Одно фото -- это она в семнадцать лет в фиолетовом платье, второе фото -- это я, Рион, папа и она. Семья.
Умерла мама, когда мне было восемь лет.
Труп папы я не видела. Да и не перенесла бы я -- точно бы наложила на себя руки.
По указу Императора Черные всадники вторглись в Аморток. Всех девушек, детей и работоспособных переправили в Сенесу, а там распределили кого куда: кого-то на шахты, кого-то в интернаты, кого-то по разным городам на разные работы, кого-то в рабство, кого-то в гарем к Императору. Конкретно меня -- именно к Императору.
Первые дни я помню, как в тумане. Плакала много, голова потом болела, еще в лечебницу попала, потому что сознание потеряла. Потом меня многие девушки, тоже являющиеся наложницами Императора, меня невзлюбили.
По большей степени в гареме все были златовласыми красотками. Я была черноволосой, как любая северянка из Амортока. А меня невзлюбили конкретно и из-за внешности, и из-за моего образа жизни. С первых дней ко мне в гареме смотрительницы и лекари относились более лучше, чем к остальным. Жалели, больше давали еды в столовой, делали поблажки. Мне было приятно, но к жалости я всё рано отношусь не так хорошо, как остальные. Жалость -- слабость.
Дворец Императора был невозможно огромным. Семнадцать этажей, девять блоков, двадцать башен и еще небольшие домики в округе для слуш. Еще было несколько садов, рощ, рек и озер. Дальше расстилались ковры темно-зеленых лесов, где было запрещено охотиться без ведома и дозволения Императора.
Мы, наложницы, жили ближе к корпусу Императора. На каждой девушке на левой руке был надет металлический браслет с выгравированным драконом, а на краях браслета были каемочки разного цвета.
Золотой цвет -- это фаворитки Императора, у них были самые роскошные апартаменты.
Красный цвет -- это наложницы рангом пониже, у них не три комнаты, как у любимец Императора, а всего лишь две, но тоже довольно-таки красивые.
Зеленый цвет уже у наложниц с одной комнатой.
А с синим цветом, как у меня, наложницы жили в подвалах, где зачастую не было даже окон. Это те, кто Императору не понравился, но выкидывать жалко. Ну, или те, кто еще не побывал в ложе у нашего повелителя.
Моя комната... моя тюремная камера. Одна жесткая койка, небольшой шкафчик с выданной смотрительницами одеждой, стул и стол. В другой комнате душевая кабинка и прочие туалетные принадлежности.
Но в этих комнатах можно было не чахнуть весь день. Нам разрешали выходить на верхние этажи, где есть библиотеки и комнаты, где можно было заняться любимым делом. Шить, вышивать и готовить я нормально не умела, а на улицу с луком и мечом меня уж точно не пустят.
Я с детства красиво рисовала карикатуры животных и маленькие картинки. Папа учил. Поэтому и выпросила у смотрительницы Ингинессы холсты, краски и карандаши. Нарисовала я за ночь трех белочек на ветке дуба. Красиво вышло, жалко только, что плохо видно в свете, отдаваемым от свечек и керосиновой лампы. Подарила этих белочек как раз Ингинессе. Столько благодарности и тепла от чужого человека я еще ни разу в жизни не видела.
Вроде бы вчера была свободной пташкой в родных краях, а сегодня я в стальной клетке с витиеватыми золотыми узорами.
Быстро, однако, меняется жизнь.
Кадыньям можно было выходить в сад. Дальше сада -- никуда.
Кадынья... это означает и любовницу, и жену, и прислужницу, и наложницу. Этот термин я вычитала давно в старой и потертой со временем книжкой матери. Тогда мне это слово в голову очень сильно врезалось.