Алексей Адашев, впрочем, был рядом, кивал ободряюще.
– Ну, что? – неохотно выкрикнул царь. – Кто поджигал Москву?
В первых рядах поднялись с колен три-четыре человека – это были главные видцы. Глядя на государя с той же опаскою, с какой он смотрел на них, забубнили вразнобой, путаясь от волнения в словах:
– Чародеи! Чародеи зажигали!
– Ездили чародеи по улицам, волхвовали!..
Толпа взволнованно загудела, однако Иван вскинул руку – и стало тихо.
– Слышал я эти байки про чародеев, – сердито воскликнул царь. – Да кто же они? Докажите на них!
Видцы переглянулись, потом принялись озираться, словно бы выискивали кого-то. Григорий Юрьевич Захарьин и Федор Скопин-Шуйский, стоявшие рядом на ступеньках собора, успокаивающе кивали, махали: продолжайте, мол!
– Докажу! – решившись, выкрикнул донельзя исхудалый мужичонка. – Княгиня Анна Глинская со своими детьми волхвовала!
И, словно с них сорвали незримые путы, вновь закричали наперебой все видцы:
– Вынимала княгиня сердца человеческие, да клала их в воду, да тою водой, ездя по Москве, дома кропила. Оттого Москва и выгорела! Отдай, государь, нам Глинских на расправу!
– Да они без ума! – ошеломленно выкрикнул Юрий Васильевич Глинский, успевший подняться на крыльцо собора. – Как могла моя мать волхвовать, когда она уже месяц с братом Михаилом во Ржеве?!
Худой мужичонка растерянно захлопал глазами, явно не зная, что на это отвечать, однако вперед вышел крепкий дядька с умным и хитрым лицом.
– А так и могла, что волхвовала она еще накануне первого пожара! – веско заявил он. – Я, дьяк Шемурин, свидетельствую, что сам это видел, и Фимка, дочка моя!
Он сделал знак, и из толпы вырвалась девочка лет десяти, редкостно красивая даже в грязном сарафане и с копотью на тугих щеках. Закинула голову, отягощенную черной косой, с откровенным восторгом разглядывая бояр и самого государя. Блеснули в улыбке зубки:
– Право слово, видела волхвунью! И воду, красную от крови, видела! Княгиня, сербиянка-колдунья, кропила с березового веничка, точно как в бане, и слова чародейные шептала.
– Вот-вот, – поддакнул Шемурин. – Пожары оттого и не гаснут, что чародеи безнаказанные ушли. Скрылась княгиня в своем Ржеве с сыновьями-пособниками, а мы тут… без крова, без куска хлеба… У меня жена сгорела, сын меньшой!
Он качнулся. Фимка обхватила отца, прижалась; завыла в голос:
– Ой, мамы-ынька-а!..
Завыла, застонала и толпа: не было на площади человека, который не лишился бы в огне близких!
– Смотрите! – вдруг сообразил кто-то в толпе. – Да ведь не все Глинские во Ржев ушли! Вон он, Глинский-то князь! Вон стоит, ухмыляется!
Юрий Васильевич испуганно схватился за лицо, словно проверяя, не прокралась ли на него предательская улыбка. Мышцы были так сведены судорогой, что он с трудом вытолкнул из себя слова:
– Клевета! Наговор! Не верьте им!
Голос его сорвался на слабое сипение, да и кричи он громом, никто не услышал бы, такой ропот поднялся на площади, такой сделался оглушительный крик. Обтекая всадников и едва не сшибая крепконогих коней, люди рванулись к крыльцу Успенского собора. Иван вскинул руки, пытаясь остановить их, но проще было бы остановить смерч.
Все дальнейшее свершилось мгновенно.
Глинский попятился, прянул в приделы храма, забился под иконы, однако это его не спасло. Князя вытащили из угла и, сгрудившись напротив митрополичьего места, в минуту забили до смерти, выдавив глаза, вырвав волосы с кожею и зачем-то напихав ему в рот. Когда его выволокли через передние церковные двери и бросили на торжище, как последнего преступника, только внимательный глаз мог бы отыскать в этом окровавленном месиве сходство с человеческим телом.
Украдкой, в давке, срезали его кошель, стащили с пальцев перстни, оборвали каменья с запястий и ожерелья,[9] обшарили карманы – забрали все до последнего медного гроша. А кто-то, словно глумясь, сунул в скрюченные, окровавленные пальцы зажженную свечку, которая тотчас же и погасла…
Опьяненная толпа, повинуясь чьей-то злой воле, набросилась на людей Глинского, безошибочно выбирая их из толпы и давя, как клопов. Много погибло и каких-то детей боярских,[10] которых приняли за приближенных покойного князя.
– Анну Глинскую нам выдайте! – ревела толпа. – Мы во Ржев пойдем! Дайте нам Анну-ведьму с Михаилом!
Чудилось, еще минута – и озверелая чернь набросится на царя, но тут не оплошал Данила Адашев: пробился сквозь вал народный, провел за собой отставших ратников и копейщиков. Когда наконец-то оттолкнули очумелых людей от царя, на мостовой остались несколько трупов, и затоптанных, и проколотых копьями.
9
Так называлось не только украшение, но и особым образом расшитый воротник, надевавшийся отдельно от рубахи.
10
Боярские дети – сословие, получавшее от правительства участки земли, с обязательством нести военную и земскую службу.