Халид, хотя и безоружный, устремился на Форжера с тыла, но граф успел развернуться и взмахнуть мечом. Острие прочертило на груди Халида полосу, которая тотчас начала набухать кровью.
Оступившись, Халид упал навзничь, выкрикивая:
– Эстер!
– Халид! – простонала Эстер. Ее взгляд застилал кровавый туман. Она все еще боролась со своим кошмаром.
– Эстер! – взывал к ней Халид.
Не обращая внимания на жгучую боль в животе, Эстер схватила кинжал, заставила себя сесть и метнула тяжелое лезвие в Форжера. Прицел ее был точным. Кинжал вонзился в затылок Форжера с такой силой, что кончик лезвия вышел из его горла под подбородком.
Одновременно меч Хорька опустился на Халида, но удар был нанесен плашмя, и принц отбил его рукой. Больше Форжер уже не угрожал ему. Захлебываясь кровью, граф выронил меч, поднес руки к горлу и упал, уткнувшись лицом в камни.
Халид вскочил на ноги и поспешил к Эстер. Она лежала на боку, мучаясь от невыносимой боли, закрыв глаза и жадно ловя ртом воздух.
Халид опустился рядом с ней на колени, попытался приподнять ее.
– Очнись, принцесса.
Эстер открыла глаза и застонала.
– Он ранил меня, – пожаловалась она.
– Все будет хорошо. Я тебе помогу. Скоро мы будем дома.
– Я перебил всю стражу Хорька, но это заняло больше времени, чем я рассчитывал, – раздался позади голос Малика. – Прости, что я запоздал.
– Моя жена ранена. – Тон Халида был ровен, безжизнен. Так люди произносят слова в момент великой печали.
– Боюсь, твоя жена потеряла ребенка, – сказал Малик. – Отвези ее к Михриме, это ближе, чем Девичья Башня.
Халид взглянул на жену. На остатках ее одежды, порванной Форжером, проступало, все увеличиваясь в размерах, кровавое пятно.
И тогда легендарный Пес Султана, безжалостный каратель, наводящий страх на жителей империи, поднял лицо к небу и издал жалобный, леденящий душу вой, оплакивая свою потерю.
23.
Эстер выплыла из темных глубин беспамятства, но никак не могла выбраться на поверхность, полупрозрачная пелена никак не отпускала ее. «Я умерла, – возникла у нее в сознании пугающая мысль. – Или это всего лишь страшный сон?»
Как будто издалека доносились до нее чьи-то приглушенные голоса. В невнятном говоре ей удалось разобрать слова: ребенок и кровотечение. Хлопнула дверь и наступила полная тишина.
Эстер открыла глаза и уставилась в потолок. Ей хотелось убедиться, что она все-таки жива, но обречена терпеть невыносимую боль.
Сильные руки нежно, но настойчиво заставили ее вновь опуститься на подушки. Она чуть повернула голову и увидела осунувшееся, печальное лицо мужа. Ее муки, ее боль передались ему.
Он присел на край кровати и ласково коснулся ее щеки.
– Тебя слегка ранили, любимая.
– А мне кажется, что я ранена смертельно. Халид сделал попытку улыбнуться, хотя это не очень-то хорошо у него получилось.
– Ты еще будешь лазить по деревьям через несколько дней, обещаю.
Какая у нее рана? Почему такая боль? Эстер терялась в догадках. Перед ее мысленным взором мелькали в жуткой пляске кинжалы, мечи, ятаганы, но она не могла припомнить, чтобы какое-то оружие ранило ее.
– Твое умение обращаться с кинжалом спасло мне жизнь, – сказал Халид. – Это был воистину мастерский бросок. Аллах направил твою руку!
Он наклонился и поднес кубок к ее губам. Каждый мускул ее тела противился любому движению, но настоящий кратер, исторгающий боль, располагался в нижней части ее живота. Там было сосредоточие ее мучений. Вместе со страданием пришло и ужасное воспоминание.
– А ребенок? – Эстер едва шевелила губами, задавая этот вопрос.
– Лекарь обещал, что ты родишь еще дюжину здоровых детишек.
– А этот наш первенец? – Сердце ее почти остановилось, в глазах помутилось. Она уже знала ответ.
– Мы его потеряли…
Слезы покатились по лицу Эстер. Она жалела не родившегося ребенка, жалела себя.
– Ты пострадала, спасая мне жизнь, – сказал Халид. – Я виноват перед тобой.
Но Эстер не услышала его покаянных слов. Даже короткий разговор и последующие за ним слезы истощили ее силы. Она вновь впала в забытье.
Халид нежно поцеловал ее. На губах он ощутил вкус снадобья, которое она послушно выпила. Теперь его Эстер будет спать долго-долго, и спасительный сон оградит ее от боли и от горечи утраты.
– Прощай, принцесса, – прошептал Халид, встал, выпрямился, стер с лица предательскую, недостойную мужчины соленую влагу.
За дверью его поджидала Михрима.
– Не будем тревожить ее до завтра, – сказал он матери.
Та кивнула, но тут же поинтересовалась:
– Ты сказал ей?
– Да. – Настойчивость матери вызывала в нем глухое раздражение.
– И как она восприняла новость?
– Поплакала, а потом уснула. Лекарство подействовало быстро.
– А ты? Как себя чувствуешь ты?
– Могла бы догадаться сама, как я себя чувствую, – вырвалось у него почти грубо.
– Я беспокоюсь о тебе, мой сын.
– Ты? Беспокоишься обо мне? – Халид не верил своим ушам.
– Тебе трудно в это поверить, я знаю. Михрима дотронулась до руки сына, и он вдруг ощутил нежность этого прикосновения. Глаза ее наполнились слезами. Она приподнялась на цыпочки и дотронулась пальцами до его изуродованной шрамом щеки. Впервые в жизни она позволила себе обласкать сына.
– Мое сердце разрывается от горя из-за твоей утраты. Ты, единственный из моих сыновей, оставшийся в живых, и я дорожу тобой.
Халид смягчился.
– Ты дорожишь мною?
– Да, я люблю тебя, Халид.
– Спасибо тебе за это, мать. – Он положил руку ей на плечо и повел по коридору прочь от комнаты Эстер. – Не сделаешь ли ты кое-что для меня? – спросил он.