Стоявшие на палубе английского «купца» торговцы обменивались возбужденными репликами, радостно похлопывали друг друга по спине. Один только Пол не разделял всеобщей приподнятости. На него неожиданно навалилась нечеловеческая усталость; контакты с сэром Генри, направлявшие поведение посла, беседы с другими торговцами, даже разговор с Гловером показались ему непосильным бременем. Внезапно он ощутил себя актером, играющим на сцене чью-то роль.
Рукой он прикрыл глаза. После его первого разговора с Керью, когда тот впервые упомянул имя Селии, Полу стало казаться, что он сходит с ума. Первой его реакцией на это известие было полное неверие, за которым последовал взрыв негодования на своего слугу. Но позже, успокоившись, когда эта мысль стала более привычна, Пол понял, что тот не солгал. Иногда он допускал в свои размышления надежду, затем снова гнал ее прочь. Селия, его Селия жива! Она живет и дышит, она невредима! Но после таких приступов экзальтации им снова овладевало отчаяние. Селия не погибла, но она томится там, откуда он никогда не сможет спасти ее. Ему даже не удастся увидеться с нею. А вдруг получится? В доме Джамаля к нему явился призрак надежды, и потом ночью Пол долго лежал, глядя на звезды, лишившись сна и покоя, борясь с не оставлявшими его сомнениями. Два года провела она рабыней в руках турок. Что они могли с ней сделать? Он попытался представить муки молодой девушки, но воображение его оказывалось бессильным. Что она, покорная раба султана, могла видеть с его стороны? Со стороны евнухов? От этих мыслей голова его готова была лопнуть.
Неожиданно взгляд Пола ухватил необычное оживленное движение на берегу, и поток его раздумий прервался. Вглядевшись, он увидел, что еще одно судно выплывает из царских доков, поменьше барки султана, но гораздо богаче украшенное. Стенки шатра, сооруженного на полуюте, были инкрустированы слоновой костью и драгоценным черным деревом, червонным золотом и перламутром, драгоценными карбункулами, сиявшими на солнце. На этот раз гребцы работали в полной тишине, не издавая ни звука. Полированные деревянные весла, роняя сверкавшие капли воды, описывали в воздухе дуги, приближая судно к английскому кораблю. В нескольких футах от «Гектора» гребцы застыли, подняв весла в воздух. Галера замерла.
Морщась от солнца, Пол вглядывался в сумрак шатра. Вдруг в глубине его мелькнуло ярко-зеленое пятно чьего-то наряда, и тогда он догадался: Сафие, сама валиде-султан, также прибыла осмотреть английский корабль. Но гребцы недолго оставались в неподвижности, повинуясь невидимому сигналу, они разом погрузили весла в воду, и галера стремительно помчалась вперед, сохраняя прежнее направление. Судно не возвращалось в доки, оно резво двинулось в противоположную сторону, к зеленым водам крутых лесных и тенистых берегов Босфора.
Пол не покинул вместе со всеми палубы, а некоторое время оставался на ней в одиночестве, напряженно пытаясь разрешить задачу. Зачем он понадобился валиде-султан? Английский посол питал непреложную уверенность в том, что она хочет еще раз выразить благодарность за подарки английской королевы, которые секретарь Пиндар по поручению посольства доставил ей немедленно по прибытии «Гектора». Но сам Пиндар далеко не был в этом уверен.
Не в первый раз возвращался он мыслями к тому дню, страннейшему из всех, проведенных им в Стамбуле. В окружении черных евнухов и охраняемый отрядом алебардщиков, с тщательно задернутыми занавесками, паланкин валиде был торжественно внесен во внутренний дворик сераля, где уже стояла доставленная Пиндаром карета. Разумеется, он и мельком не видел лица госпожи — дворцовый этикет не позволял даже обратить глаза в сторону паланкина, — но на любопытные вопросы соотечественников Пиндар отвечал, что есть много других способов постигать реальность, и присутствие этой необыкновенной женщины ощущалось им так сильно, что в свидетельствах зрения он даже не нуждался. Слышать ее голос уже значило многое.
— Venite, Inglesi. Подойдите ближе, англичанин.