Видел тебя в церкви. Мы должны встретиться. Ты – само совершенство. А.
– От кого это?
– От друга моего брата, сама я его не знаю.
– Как его звать?
– Брат не говорит. Просто попросил тебе передать. Покажи-ка.
Лючия попыталась выхватить письмо из рук у Джулии, но та сложила его и сунула за лиф платья. Конверт же изорвала в клочки и вышвырнула с балкона в канал.
– И зачем, интересно, этот друг твоего брата шлет мне письма? Опозорить меня хочет?
– Людовичи сказал, что это единственный способ.
– Единственный способ чего?
– Единственный способ вас познакомить, полагаю.
Джулия попыталась хоть как-то собраться. Щеки пылали. Она обмахивалась вышивкой вместо веера. Письмо она тут же сожжет, как только останется одна. Если бы его автор был достоин ее общества, он бы договорился о встрече через отца. А само то, что он подбил друга переправить ей записку контрабандой, лишь подтверждает, что этому типу не место не только в знатной семье, но и просто среди порядочных людей.
– Что делать будешь? – шепотом спросила Лючия.
– Выясню-ка, кто он такой, – прошептала в ответ Джулия. – Синьора Кавальканти спит каждый день с полудня до вечерни, пока я изучаю Библию. Передай своему брату, чтобы друг его гондолу не отпускал, чтобы стояла у канала наготове. И если заявится раньше или позже, я к нему не спущусь – и пусть после этого меня больше не беспокоит.
Глава 17
Джулия обернула вокруг плеч длинную накидку и натянула капюшон пониже на лицо. «Еще не поздно отказаться от всей этой затеи и вернуться к себе», – подумала она. Заслышав доносившийся из спальни синьоры Кавальканти храп, она рассмеялась. Все-таки приятно было перехитрить старую дуэнью.
Девушка открыла тяжелую деревянную дверь и окинула взглядом каменные ступени, ведущие к воде.
Гондольер, высокий мавр в атласной рубашке с лоскутными рукавами и в широкополой шляпе, окантованной алой лентой, небрежно накинул веревку на полосатый швартовочный столб и стоял, опершись на багор, с заносчивой непринужденностью.
Она тихонько притворила за собою дверь и сделала глубокий вдох. Сбежала вниз по ступеням. Гондольер раздвинул перед нею занавес, Джулия запрыгнула внутрь – и чуть не ахнула.
Она тут же узнала того, кто встречал ее внутри гондолы.
– Все говорят, что у меня есть все задатки для того, чтобы стать отменным гондольером, – сказал юноша. – Но отец бы мне этого так или иначе не позволил. Он думает, что сыну главного защитника республики подобает стремиться к бо́льшему.
– Твой отец – капитан-генерал нашей армии?
– Да. А самого меня зовут Аббас. Если же внешность моя тебя слишком шокирует, миледи, можешь уйти прямо сейчас, и я клянусь, что в жизни тебя больше не потревожу.
Он был молод, разве что самую малость старше нее самой. Кожа у него была цвета красного дерева, волосы плотно-курчавые. В левом ухе переливался рубин.
Девушка села на скамью.
– У меня есть всего несколько минут, иначе хватятся.
Синие бархатные занавеси со всех сторон надежно скрывали их от любопытных глаз. Единственное, что Джулии было видно из крошечной каюты, – пестрая штанина гондольера на его посту на корме. Лодка пахла плесенью и грецким орехом.
Аббас высунул голову за полог занавеса и что-то сказал гондольеру. Лодочник отцепил веревку, и она услышала мягкие всплески шеста: тот выводил их на середину канала.
Она запустила руку за накидку.
– Вот твое письмо.
– Мне оно без надобности.
– А мне слишком опасно его хранить. Если хочешь, я его сожгу.
– Нет, не надо. – Юноша забрал у нее листок. – В нем ровно то, что я имел тебе сказать. С тех пор как я увидел тебя, ни о чем другом думать не могу.
Джулия почувствовала прилив жара к щекам.
– Ты знаешь Людовичи Гамбетто?
– Отец у него генерал и советник моего отца. Мы тут оба изгои, полагаю. Чужаки.
– Но ведь Гамбетто – знатная венецианская фамилия.
Аббас выглядел явно смущенным.
– Людовичи же внебрачный сын. У синьора Гамбетто была любовница. Она умерла, когда Людовичи был еще младенцем. Синьор Гамбетто – человек добрый, вот и воспитывал его наравне с законными детьми, но Людовичи здесь никогда не примут как своего среди людей, обладающих весом. Я полагал, тебе это известно.
Но откуда ей было это знать? Никто ей никогда ничего не рассказывал.
– Мне жаль, что все так обстоит. – Аббас развел руки и ухватился ладонями за бархатный полог. – Я хотел, чтобы мой отец замолвил перед твоим слово за меня. А он сказал, что это невозможно. Но я верю в то, что нет на свете ничего невозможного. – Он протянул руку и откинул капюшон с ее лица.