Двое других позади него снова разразились смехом.
Он склонился еще ближе к лицу Аббаса.
– А видишь, кто тут рядом с Бартоломео? Это бывшая дуэнья Гонзаги. Настоящий бой нам дала, а как же. Только не особо ей это помогло. Тебе свинью резать доводилось? Было чуток похоже. – Он ухмыльнулся. – Но ей еще повезло по сравнению с тобой, это факт. Тебе еще захочется поменяться с нею местами этой ночкой.
Один из троицы рассек путы на щиколотках, а другой стянул с юноши штаны. Они схватили его за колени и насильно раздвинули ноги. Аббас кричал от ужаса и пытался отбрыкиваться, но они были намного сильнее его.
Первый выхватил нож. Аббас извивался, сопротивляясь. Теперь он знал, почему его не прикончили прямо на Античном мосту.
– Ты хотел, чтобы дочь синьора Гонзаги поигралась с этими игрушками, так ведь? Ну так ты не против, если мы их ей передадим через консиляторе, чтобы он их своей дочери мог лично преподнести?
От ужаса у него разжался мочевой пузырь, и троица заржала.
– Прощайся с ними, мавр, – фыркнул главарь. Лезвие блеснуло в свете факела, и мир обратился в пылающий ад.
Молочный рассвет. Гондолы в черных бархатных драпировках одна за другой выныривали из-под моста Молино и в полной тишине скользили дальше из затона Милосердия через лагуну к кладбищенскому острову Сан-Микеле. Джулия провожала их взглядом, пока они не растворились в тумане.
Отец отсылал ее в монастырь в Брешии дожидаться там того, что сам он называл «радостным случаем ее свадьбы». Она же все думала о своем последнем дневном свидании на борту той гондолы. «Нужно было мне тогда ответить “да”, – думала она. – Это был мой единственный шанс, а я его отринула. Теперь меня точно похоронят заживо».
Часть 3
Весенняя роза
Глава 23
Стамбул, 1528 г.
Поля подсолнухов слепили глаза. По другую сторону Рога в пыльном янтаре за серыми земляными валами проступала рябь города, и некоторые девушки впервые видели такую панораму. Сегодня весь гарем вывезли в каиках – каноэ с навесами – на прогулку по Босфору, сулившую желанное отдохновение от гнетущей монотонности Старого дворца.
Девушки сплетничали на сине-багровых персидских коврах в тени кипарисов, а гедычлы подавали им на серебряных подносах персики и виноград; музыканты услаждали их слух игрой на флейтах и виолах; груды шелковых подушек оберегали их изнеженные тела от грубого соприкосновения с жесткой землей; ручные медведи послушно танцевали перед ними на задних лапах среди изумрудной травы.
Гюльбахар держалась особняком. Одна из ее гедычлы поднесла ей зеркало и держала перед ней, пока она прихорашивалась. Ручка его была инкрустирована сапфирами, а преподнес ей это зеркало в дар лично Сулейман после рождения у них Мустафы. Изучив свое отражение, она поправила выбившийся локон волос.
Остальные девушки внимательно за нею наблюдали.
– А где Хюррем? – вдруг спросила одна из них.
– Кызляр-агасы говорит, что она с Сулейманом, – ответила другая. – Он теперь при ней проводит все дни напролет, не говоря уже о ночах.
Сирхан, черноволосая персиянка, отправила в рот виноградину и сообщила:
– На базарах шепчут, что она ведьма и приворожила Властелина земли каким-то заговором.
– Вы только взгляните на нее, – шепотом сказала другая, глядя на Гюльбахар, которой ее гедычлы как раз принялась расчесывать волосы. – Воистину красавица! Если Владыка жизни даже на нее больше смотреть не желает, у нас-то, остальных, выходит, и вовсе ни малейшего шанса нет, или я не права?
– Так говорят, даже сам великий визирь боится Хюррем, – сказала Сирхан. – Кызляр-агасы мне сказал, что султан теперь с нею и политику свою обсуждает, и за советами о ведении военных кампаний отправляется прямиком к ней.
– У кызляр-агасы плодовитое воображение.
– Он клянется, что это истинная правда.
– Будь так, великий визирь ее давно бы повелел утопить в Босфоре.
– А вдруг он не властен? – сказала Сирхан, и все они погрузились в молчание. Что тут правда, а что домыслы? Разве может кто-то располагать большей властью, чем великий визирь? – В любом случае, Гюльбахар мне жаль, – добавила Сирхан. – Владыка жизни ее обесчестил.
– Так ведь Гюльбахар – по-прежнему первая кадын, – возразила другая девушка. – И однажды она станет валиде-султан. Придет еще ее день.