– И каковы твои мысли на этот счет, мой господин?
– А зачем мне теперь вообще иметь дело хоть с тем, хоть с другим? Отныне я сам и есть король Венгрии!
– Да, но тогда тебе каждое лето придется отправлять туда армию на повторное покорение годом ранее завоеванных земель. Однажды ты от этого просто устанешь.
– Приблудные собаки всегда скребутся в дверь, почуяв запах объедков.
– Так заведи себе цепного пса, чтобы их отгонять!
– Запольский – самозванец. Какой из него король?!
– А что есть король? Не корона делает короля, а меч. Сделай Запольского своим цепным псом, и пусть себе носит железяку на голове. А взамен потребуй с него дань и свободный проход для твоей армии. Нет границы – нет вопросов, что ты его хозяин.
– У Запольского не хватит сил сдерживать войска Фердинанда.
– Он сможет удерживать границы до той поры, пока против него там не соберется армия, которая по-настоящему заслуживает твоего внимания. Да и тогда ты еще можешь использовать Запольского для того, чтобы выманить Фердинанда в чистое поле на битву, а там пусть хоть оба канут в болото, как их предшественник.
– Очень даже хорошо. Значит, Запольский?
– Если только мой господин сочтет должным внять моему совету. Я всецело уповаю на твою мудрость.
Сулейман кивнул, вполне удовлетворенный дипломатичностью Хюррем. Воистину редкое сокровище!
Сулейман и Гюльбахар откушали кебабы из баранины на серебряных шампурах под розовую воду из изникских чаш. После того как гедычлы убрала посуду, долго сидели молча.
– Я тебя чем-то обидела, мой господин? – вымолвила наконец Гюльбахар.
– Нет. А что?
– Ты столько месяцев меня не просишь. Если и приходишь, то лишь проведать Мустафу.
– Не тебе с меня спрашивать.
Гюльбахар понурила голову. Сулейману стало ее жалко: она же была доброй женой. Если чего и просила у него, то разве что немного венецианского атласа, багдадского шелка или черепаховый гребень какой. А главное – это же она принесла ему Мустафу.
Он ее обидеть вовсе не хотел, но каждое мгновение с нею порождало невольные сравнения с Хюррем и лишь усиливало его нетерпеливое раздражение.
Наконец он поднялся на ноги. Гюльбахар удивленно взглянула на него снизу вверх.
– Вы уже уходите, мой господин?
– Меня ждут дела государственной важности.
– Хюррем.
Нарушение протокола было непростительным, но Сулейман решил его проигнорировать.
– Мое почтение, сударыня, – сказал он и удалился.
В Старом дворце царил вечный сумрак. Даже летом солнцу было не изгнать все тени из этого лабиринта бесконечных коридоров среди комнат с темными стенами. Это был мир покрытых пылью тусклых светильников и веками не мытых вычурных зеркал. Черноокие женщины с рубинами в волосах проступали и исчезали во мраке лестничных клеток подобно призракам, не дождавшимся своего часа и канувшим в забвение.
Недоброе настроение передалось и Хюррем. «Однажды и меня может ждать подобная участь», – подумала она.
Она ведь так далеко зашла. Подарила ему сыновей и даже исхитрилась отвадить его от этого запущенного склада утех. Все это далось ей нелегко. Вынашивание детей истощало силы, а после родов ей всякий раз приходилось сдаваться на милость Муоми с ее колдовскими массажами и флакончиками со зловонными зельями, чтобы восстановить фигуру. Детей же приходилось доверять кормилицам, чтобы они не иссушили груди ей самой.
Однако все это по-прежнему могло быть с легкостью отнято у нее во мгновение ока.
Прадед Сулеймана, прозванный Завоевателем, создал прецедент на все времена, оставив в наследство потомкам следующий кровавый канун:
Улемы объявили допустимым, что, кто бы из моих достославных детей и внуков ни взошел на престол, он может ради обеспечения мира во всем мире приказать казнить своих братьев. И да будут они отныне и вовеки действовать соответственно.
Она знала, что, умри вдруг Сулейман, новым султаном станет Мустафа. Сама она окажется тогда в лучшем случае в изгнании, а сыновей ее точно истребят.
– Муоми!
Ее гедычлы явилась на зов мгновенно. Она всегда кружила наготове в пределах слышимости за дверью.
– Да, моя госпожа?
– Хочу, чтобы ты сделала для меня одну вещь.
Глава 24
В подвальных каменных кухнях Старого дворца было тесно и душно, пахло специями, потом и паром. От открытых очагов волнами шел жар, воздух полнился дребезгом горшков и чайников. Повара кричали на подручных и друг на друга, а между ними сновали среди всего этого чада и гвалта гедычлы в никабах с блюдами и чаями на подносах.