Как пишет Энгельс, «в лице Гарибальди Италия имела героя античного склада, способного творить чудеса и творившего чудеса. С тысячью партизан он перевернул вверх дном Неаполитанское королевство, фактически объединил Италию, разорвал искусственную сеть бонапартистской политики. Италия была свободна и по существу объединена, — но не происками Луи Наполеона, а революцией»[46].
Вот как характеризовал бонапартистскую политику в Италии англичанин Коуэн (на лондонском «Митинге в честь Гарибальди», созванном двумя годами позже, в сентябре 1862 года): «Луи Бонапарту никогда не нужна была свободная Италия. То, чего он хочет, — это Сардинское королевство на севере, другое королевство на юге с королем Мюратом и третье в центре, куда он мог бы посадить своего кузена Плон-Плона. Эти три маленьких монарха, связанные родственными узами с домом Бонапарта и вдохновляемые из Тюильри, обеспечили бы Луи Бонапарту значительное усиление его могущества в Европе. План был неплох, и его выполнение сделало бы честь его ловкости, но Гарибальди сорвал его».
Такая федерация монархий, тесно связанная родственными узами с домом Бонапарта, вдохновляемая из Рима реакционным папой, ничуть не улыбалась Гарибальди. Сильно повлияли на позицию Гарибальди в 1860 году непримиримые «мадзинисты», представители «партии действия» — Криспи, Фабрици и особенно Розалино Пило. Пило горячо доказывал
Гарибальди, что освобождение итальянского народа надо начать с юга, с Сицилии, где господствовал деспотический режим неаполитанского короля Франциска II Бурбона, где крестьянство было особенно угнетено, находилось в вечной нужде и готово было восстать с оружием в руках.
Вот что писал по этому поводу Пило Гарибальди:
«Глубокоуважаемый генерал! Через посредство нашего друга Бертани я поставил вас в известность, что в Сицилии есть вполне конкретные возможности. Мы получили очень важное письмо, убедившее нас в твердом решении палермцев покончить с угнетающим их деспотизмом. Судя по вашим последним воззваниям, вы убеждены, что единственным исходом является вооружение народа, что народ должен собственными силами избавиться от иностранцев. Генерал, в наших силах сделать так, чтобы интересы Италии не были принесены в жертву «лисьей политике хитростей». Дайте согласие, и можете быть уверены, что весь юг Италии восстанет с криком: «Единение и свобода»!
Гарибальди ответил следующим письмом:
«Я не остановлюсь ни перед каким предприятием, как бы рискованно оно ни было, лишь бы бороться с врагами нашей страны. Но в настоящее время я не нахожу удобным начинать революционное движение, даже если бы оно имело много шансов на успех… Надо ждать, пока итальянский народ не убедится в бесполезности дипломатических интриг доктринеров. Только тогда наступит подходящий момент для действия…
Но Розалино Пило не удовлетворился этим ответом и в новом письме продолжал настойчиво убеждать Гарибальди. Наконец, добыв при содействии Мадзини некоторые средства, Розалино и его товарищи снарядили небольшое судно, нагрузили его оружием и 9 апреля высадились в Мессине (Сицилия).
Они приехали как раз вовремя: вся Сицилия была уже охвачена восстанием. Лоцман, приведший судно, уехал в Ливорно, а оттуда на пароходе в Геную и лично передал Гарибальди письмо Розалино Пило.
Вот что рассказывает этот лоцман:
«Меня представили генералу, который принял меня благосклонно. Он с волнением прочел привезенное мною письмо и спросил:
— Чем же объяснить, что в сегодняшней газете сообщается, что движение в Сицилии уже подавлено?
— Генерал, — ответил я. — всего несколько дней, как я оттуда приехал. Я считаю невозможным, чтобы Бурбон в такой короткий срок мог подавить восстание, которое с каждым днем ширится все больше и больше. Розалино и Коррао уехали из Мессины в Палермо, чтобы там поднять народ. В тот вечер, когда мы входили в пролив, Мессина и ее окрестности уже восстали. Теперь, генерал, нам нужно ваше имя и ваша рука, иначе все рухнет.
Гарибальди скрестил руки на груди. Качая головой, потупив взор, пробормотал: «Но Наполеон?.. Но Кавур?» Видно, он хорошо помнил уроки прошлого года. Он задумался, и мы все не осмеливались проронить ни слова. Затем он решительно повернулся к молодому человеку, сидевшему у стола:
— А вы все туда поедете?
— Конечно, генерал!
— Ладно, на сколько же человек я могу рассчитывать?
— Три или четыре тысячи.
— Нет… нет… излишних жертв мне не нужно… Лучше немного, но надежные… Несколько больше тысячи, этого достаточно…