Не могу эту жизнь продолжать,а порвать с ней мучительно сложно;тяжелее всего уезжатьнам оттуда,где жить невозможно.
В сердцах кому-нибудь грубя,ужасно вероятнооднажды выйти из себяи не войти обратно.
Каждый сам себе – глухие двери,сам себе преступник и судья,сам себе и Моцарт и Сальери,сам себе и жолудь и свинья.
У нас пристрастие к словам -совсем не прихоть и не мания;слова необходимы намдля лжи взаимопонимания.
То наслаждаясь,то скорбя,держась пути любого,будь сам собой,не то тебяпосадят за другого.
По образу и духу своемуСоздатель нас лепил,творя истоки,а мы храним подобие Емуи,может,потому так одиноки.
Не прыгая с веком наравне,будь человеком;не то окажешься в говнесовместно с веком.
Гляжу,не жалуясь,как осеньюповеял век на пряди белые,и вижу с прежним удовольствиемфортуны ягодицы спелые.
Вольясь в земного времени потокстечением случайных совпадений,любой из нас настолько одинок,что счастлив от любых соединений.
Не зря ли знаньем бесполезнымсвой дух дремотный мы тревожим?В тех,кто заглядывает в бездну,она заглядывает тоже.
Есть много счастья в ясной верес ее тяжелым грузом легким,да жаль,что в чистой атмосференевмочь моим тяжелым легким.
Непросто – думать о высоком,паря душой в мирах межзвездных,когда вокруг под самым бокомсопят,грызут и портят воздух.
Мы делим время и наличность,мы делим водку,хлеб,ночлег,но чем отчетливее личность,тем одиноче человек.
И мерзко,и гнусно,и подло,и страх,что заразишься свинством,а быдло сбивается в кодлои счастливо скотским единством.
Никто из самых близких поневолев мои переживания не вхож,храню свои душевные мозолиот любящих участливых галош.
Разлуки свистят у дверей,сижу за столом сиротливо,ребята шампанских кровейстановятся бочками пива.
Возделывая духа огород,кряхтит гуманитарная элита,издерганная болью за народи сменами мигрени и колита.
С успехами наук несообразно,а ноет – и попробуй заглуши -моя неоперабельная язвана дне несушествующей души.
Эта мысль – украденный цветок,просто рифма ей не повредит:человек совсем не одинок -кто– нибудь всегда за ним следит.
С душою,раздвоенной,как копыто,обеим чужероден я отчизнам -еврей,где гоношат антисемиты,и русский,где грешат сионанизмом.
Теснее круг. Все реже встречи.Летят утраты и разлуки;иных уж нет,а те далече,а кто ослаб,выходит в суки.
Бог техники – иной,чем бог науки;искусства бог – иной,чем бог войны;и Бог любви слабеющие рукинад ними простирает с вышины.
За столькое приходится платить,покуда протекает бытие,что следует судьбу благодаритьза случаи,где платишь за свое.
В наших джунглях,свирепых и каменных,не боюсь я злодеев старинных,а боюсь я невинных и праведных,бескорыстных,святых и невинных.
Уходят сыновья,задрав хвосты,и дочери томятся,дома сидя;мы садим семена,расти цветы,а после только ягодицы видим.
Когда кругом кишит бездарность,кладя на жизнь свое клише,в изгойстве скрыта элитарность,весьма полезная душе.
Мне жаль небосвод этот синий,жаль землю и жизни осколки;мне страшно,что сытые свиньи,страшней,чем голодные волки.
Друзья всегда чуть привередливы.И осмеять имеют склонность.Друзья всегда чуть надоедливы.Как верность и определенность.
Господь посеял нас,как огород,но в зарослях растений,Им растимых,мы делимся на множество пород,частично вообще несовместимых.
Живу я одиноко и сутуло,друзья поумирали или служат,а там,где мне гармония блеснула,другие просто жопу обнаружат.
С моим отъездом шов протянется,кромсая прямо по странестрану,которая останется,и ту,которая во мне.
Я вдруг утратил чувство локтяС толпой кишашего народа,И худо мне,как ложке дегтя,Должно быть худо в бочке меда.
На дружеской негромкой сидя тризне,я думал,пепел стряхивая в блюдце,как часто неудачники по жизнив столетиях по смерти остаются.
Где страсти,ярость и ужасы,где рать ополчилась на рать,блажен,в ком достаточно мужествана дудочке тихо играть.
Смешно,как люто гонит насв толкучку гомона и пирабоязнь остаться лишний разв пустыне собственного мира.
Разлад отцов с детьми – залогтех постоянных изменений,в которых что-то ищет Бог,играя сменой поколений.
Свои черты,штрихи и бликив душе у каждого и всякого,но непостижимо разнолики,мы одиноки одинаково.
Меняя цели и названия,меняя формы,стили,виды,-покуда теплится сознание,рабы возводят пирамиды.
Смешно,когда мужик,цветущий густо,с родной державой соли съевший пуд,внезапно обнаруживает грустно,что,кажется,его давно ебут.
Блажен,кто в заботе о теле,всю жизнь положил ради хлеба,но небо светлее над теми,кто изредка смотрит на небо.
Свечение души разнообразно,незримо,ощутимо и пронзительно;душевная отравленность – заразна,душевное здоровье – заразительно.
Уехать. И жить в безопасном тепле.И помнить и мучиться ночью.Примерзла душа к этой стылой земле,вросла в эту гиблую почву.
Во всем,что видит или слышит,предлог для грусти находя,зануда – нечто вроде крыши,текущей даже без дождя.
Друзья мои! Навек вам нежно предан,я щедростью душевной вашей взыскан;надеюсь,я не буду вами предан,и этот долг не будет вами взыскан.
На нас нисходит с высотыот вида птичьего полетато счастье сбывшейся мечты,то капля жидкого помета.
Жил человек в эпохе некой,твердил с упрямостью свое,она убила человека,и стал он гордостью ее.
Нету бедственней в жизни беды,чем разлука с любимой сумятицей:человек без привычной средыочень быстро становится Пятницей.
Проста нашей психики сложность,ничуть не сложнее,чем прежде:надежда – важней,чем возможностькогда– нибудь сбыться надежде.
Мы – умны,а вы – увы,что печально,еслижопа выше головы,если жопа в кресле.
Звоните поздней ночью мне,друзья,не бойтесь помешать и разбудить;кошмарно близок час,когда нельзяи некуда нам будет позвонить.
III. В борьбе за народное дело я был инородное тело
В стране рабов,кующих рабство,среди блядей,поющих блядствомудрец живет анахоретом,по ветру хер держа при этом.
В стране рабов,кующих рабство,среди блядей,поющих блядство,мудрец живет анахоретом,по ветру хер держа при этом.
Как нелегко в один присест,колеблясь даже,если прав,свою судьбу – туманный текст– прочесть,нигде не переврав.
На все происходящее гляжуи думаю: огнем оно гори;но слишком из себя не выхожу,поскольку царство Божие – внутри.
Прожив полвека день за днеми поумнев со дня рождения,теперь я легок на подъемлишь для совместного падения.
Красив,умен,слегка сутул,набит мировоззрением,вчера в себя я заглянули вышел с омерзением.
В живую жизнь упрямо верил я,в простой резон и в мудрость шутки,а все высокие материиблядям раздаривал на юбки.
Толстухи,щепки и хромые,страшилы,шлюхи и красавицыкак параллельные прямыев мое душе пересекаются.
Я не стыжусь,что ярый скептики на душе не свет,а тьма;сомненье – лучший антисептикот загнивания ума.