– А дочка здорова? Сколько ей уже?
– Здорова. Три с половиной.
– Как это незаметно, – Евгений Афанасьевич спрятал книгу в ящик. Он был добрым человеком, и ему было противно смотреть на эту книгу. – Кажется, еще вчера…
Для нее это не было незаметно. И Маринка болела. Врач сказал, что у нее тонзиллит и что ей нужно удалить миндалины. Как Маринка будет жить без отца? Потому что она обязательно с ним разведется. Так жить нельзя. Вчера Маринка вернулась из детского сада, прижалась к Оле, потом отошла на шаг и подняла вверх свою круглую мордочку: «Мама, я люблю тебя за то, что ты хорошо пахнешь, никогда не бьешь меня, а когда бьешь – жалеешь». Недавно она ее нашлепала. Маринка сказала Павлу, что на улице к ней с мамой подошел военный дядя и подарил им много красивых цветов.
– А может, вам пойти в отпуск?
– Я недавно была в отпуске, – ответила Оля обиженно. – И мне больше не полагается.
– Как недавно?
– В феврале.
Это был плохой отпуск. Много мокрого снега. Она попробовала научиться ходить на лыжах, но подвернула ногу. Павел чуть не затеял драку с начальником конструкторского бюро, под руководством которого работал, когда этот начальник поднял Олю и на руках понес по тропинке. Павел сбросил лыжи и бежал к ним, по пояс утопая в рыхлом снегу. Он рычал, как медведь. Ни одного слова нельзя было понять.
– Гм… А может, вам перейти на другую работу?
– На какую?
Глаза у Оли наполнились слезами, она вытерла их платком, и на платке остались черные следы – от туши.
– Нужно подумать, – Евгений Афанасьевич смотрел в стол. – Ну, скажем, снова корректором. У вас это как-то лучше получалось. И главное, ошибок не было.
– Я не хочу корректором, – сказала Оля. – Я уже была корректором.
Она всхлипнула.
– Да ведь я ничего не говорю, – помахал пустым рукавом Евгений Афанасьевич. – Вы сами подумайте… Чего вам хочется… Чтоб работа была вам интересна… Я ведь вас пригласил только посоветоваться…
Ей не хотелось быть корректором. И редактором тоже. Ей было неинтересно читать эти рукописи об электричестве и еще о каких-то «гармонических квадриках конгруэнции». Она не понимала, какие это «гармонические квадрики». Но она не знала, чего бы ей хотелось.
«Вот просто так, – подумала она вдруг, – полететь. Вылететь за окно, подняться над домами и поле сеть над садами, над рекой, медленно и легко».
И вдруг она ощутила, что отрывается от пола, что тело стало каким-то невесомым, и струя воздуха от вентилятора подхватила ее и вынесла за окно. Она не испугалась, потому что не падала, а летела. Но на улице между деревьями было много проводов, совсем как сеть, и она подумала, что нужно быть осторожной, чтобы не задеть провода, в которых есть эти самые «электрон-вольты» и «гармонические квадрики», так как они могут ударить ее и даже убить.
Она ловко проскользнула между проводами, поднялась над домом издательства и увидела, что крыша покрашена в какой-то желтовато-розовый, в какой-то лососинный цвет, а она об этом никогда даже не догадывалась. И внизу по улице ехали машины, а она их сверху никогда не рассматривала, и сверху они были очень красивыми, эти «Волги», «Москвичи», «Жигули», – длинными и стремительными, они были значительно красивее, чем когда смотреть на них сбоку.
…Евгений Афанасьевич минутку посидел молча, глядя на спинку пустого стула, а затем негромко взвизгнул и бросился к окну. Цепляясь левой рукой за раму, он посмотрел вниз, затем взобрался на подоконник и осмотрел улицу. По тротуару между деревьями шли прохожие, а по мостовой ехали автомашины.
– Ой, как жарко, – сказал Евгений Афанасьевич, с удивлением прислушиваясь к собственному голосу. – Она тут сидела, а потом как-то вылетела… Неужели я заснул?
У него болел затылок, во рту было сухо, он выпил теплой, сильно хлорированной воды из графина, подошел к телефонному столику и нажал на кнопку звонка.
Вошла Анна Владимировна – секретарь.
– Пригласите ко мне редактора Гарбузенко, – сказал он. – И в ответ на недоумевающий взгляд Анны Владимировны добавил: – Ну, Олю.
– Она ведь только что у вас была, – ответила Анна Владимировна. – Мне показалось, что она и не выходила… Там к вам технорук из типографии. Я ждала, пока она выйдет, – ему не срочно.
…По реке мчался белый катер на подводных крыльях, и Оля летела вслед за ним, не отставая. Теплый ветер слепил глаза и забивал дыхание, подол платья стал упругим и жестким и колотил по ногам над коленками. Оля зажала подол между ногами и подумала, что пора спускаться. Медленно она спустилась на пустынный песчаный остров посреди реки. Только у берега росли кусты краснотала, солнце разогрело их, и от них пахло горько и сонно. Оля пошла по песку к воде, сняла босоножки и села на песчаном берегу, опустив ноги в воду.