– Сейчас я живу в Остине, потому пришел сюда.
Женщина, сидевшая рядом с Джейн, слегка пихнула ее локтем.
– Посмотрите, какой красавчик.
– Знаю, – ответила Джейн. – И весь мой.
– Сколько же тебе лет, Калеб? – спросил судья.
– Двадцать четыре. – Калеб вдруг наморщил лоб, как будто что-то вспоминал. – Подождите, сегодня ведь тридцать первое? Сегодня мой день рождения. Так что мне уже двадцать пять.
У Джейн чуть не случился сердечный приступ. Как она могла забыть про его день рождения? Она же еще весной, когда оформляла ему страховку, запомнила дату.
– Прими наши поздравления, – усмехнулся судья. – Мне нравятся ребята, которые не выпячивают свою значимость. В твоей биографической справке, которую ты нам прислал, ты называешь себя синестетом.
Когда Калеб молча кивнул, Джейн испытала угрызение совести. Может, она напрасно упомянула об этом? Вдруг Калеб считал свою особенность слишком интимной? Джейн мысленно отругала себя. Хороша же любимая женщина! Интимные подробности выбалтывает, а про день рождения забыла.
– А вы знаете, что Билли Джоэл тоже синестет?
– Нет, сэр. Я об этом не знал.
– Теперь знаешь. Полагаю, что и у Дюка Эллингтона была синестезия. А как вообще ты узнал об этой своей особенности?
– Я думаю, это подарок судьбы, а не просто особенность.
– Хорошо. Откуда ты узнал, что обладаешь таким даром?
– Мне сказала учительница. Это было в четвертом классе. Я не приготовил домашнее задание, и когда она спросила почему, я ответил, что до поздней ночи писал музыку. Учительница не поверила и попросила принести эту запись.
– А как она по твоей музыке определила у тебя синестезию?
– Это не она. Она отправила меня к психологу. Он мне и сказал.
– Интересно. Почему психолог так решил?
– У него дядя был синестетом. И потом… он посмотрел на мою запись. Там вместо нотных знаков были линии, нарисованные цветными карандашами.
Единственная женщина из состава жюри слушала слова Калеба, недоверчиво прищурив глаза. Видно, считала, что он врет.
– А сейчас ты видишь какой-нибудь цвет? – спросила она. – Мы сидим, разговариваем с тобой. В каком цвете ты видишь наш разговор?
– В желтом, мэм, – ответил он.
– Почему именно в желтом?
– Потому что, мэм, яркий прожектор, который светит мне в лицо, дает желтый свет.
Четверо судей засмеялись. Женщина нахмурилась.
– Ладно, молодой человек, – сказал судья, сидевший в центре. – Нам интереснее послушать твою игру и пение.
Калеб перекинул через голову лямку гитары, проверил настройку и заиграл. Мелодия была простой и тем захватывала. Джейн ее слышала впервые. Калеб не торопился начинать пение. Он наполнял пространство импровизированной сцены и зала звуками, разогревая себя, гитару и зал. Потом он запел. Голос его звучал звонко и чисто, отражаясь из всех углов. Калеб пел чуть ниже своей обычной тональности, а когда добрался до припева, то вдруг перешел на пронзительный фальцет. У Джейн даже мурашки пробежали по телу, настолько это было красиво.
Судьи переглядывались и одобрительно кивали. Джейн закрыла глаза и мысленно прочла краткую молитву.
– Я в него просто влюбилась, – призналась соседка.
– Я тоже его люблю, – пробормотала Джейн.
Когда Калеб закончил, он разжал руки, и гитара упала, закачавшись на ремне. Он схватился за волосы, откидывая непокорные прядки со лба, и посмотрел на жюри – искренне, но с выражением стоика. Джейн Калеб сейчас казался римским гладиатором, стоявшим на арене Колизея и ожидавшим вердикта Цезаря. Все пять больших пальцев взметнулись вверх, и тогда лицо Калеба расплылось в улыбке. Потом женщина медленно опустила свой палец вниз.
– Нет! – вырвалось у Джейн.
Администратор отчаянно махал ей, прижимая палец к губам. Между членами жюри возник спор. Калеб стоял, поджав губы, и слегка кивал, словно заранее ожидал такого исхода.
– Прости нас, молодой человек, – наконец заговорил судья, сидевший посередине. – Большинству моих коллег понравилась твоя уникальная манера исполнения и удивительный голос. Не обделен ты и поэтическим даром. Но, к моему величайшему сожалению, условия требуют единодушного одобрения. А наши мнения, как ты видишь, разошлись. Поэтому я вынужден сказать тебе «нет».
– Благодарю вас за то, что уделили мне время, – сказал Калеб.
Со сцены он уходил, распрямив плечи и с высоко поднятой головой.