И я была готова смириться с тем, что пока.... ПОКА… что он не готов открыться достаточно, чтобы поделиться со мной чем-то личным, но я не готова была мириться с тем, что…
– Александр Рэй Ньюман! – прокричала вслед ему, заставив оглянуться, – Тупая ты задница, тащись сюда! Как ты посмел отпустить мою руку и пойти без меня?
Нас разделяло всего с десяток метров, а до букв так и вообще метров двадцать. Не такая уж и большая дистанция, но всё портил наклон горы.
Пару секунд он глупо смотрел на меня, после чего резво рассмеялся и спустился ко мне. Его настроение так быстро меняется, я не могу за ним угнаться. Брюнет аккуратно берет мою руку в свою.
– Эх, Ангел, ты сковала моё сердце навеки, как же я могу отпустить тебя? – смеётся, ведя меня за собой, не обращая внимания, как мои щёки краснеют от таких слов.
Они кажутся мне столь интимными, что я туплю взгляд. Мы одни на пути к осуществлению моего маленького желания под лучами заходящего солнца, держимся за руки. Это было чертовски смущающим.
– Я никогда не выпущу твою руку, мой маленький падший ангел, – шепчет почти на ухо, когда мы оказываемся у цели, – О, твои уши покраснели…
– Что… Конечно, покраснели, мы же в пустыне. Жара неописуемая, – начинаю обмахиваться свободной рукой, делая вид, что перегрелась, под широкую улыбку парня.
Вид с горы был просто неописуемым. Солнце медленно скрывалось за горизонтом, обнимая город и близлежащие холмы своими последними на сегодня лучами. На улицах загорались фонари, создавая прекрасный ночной пейзаж. Позади нас загорелся свет с вышки холма, где находилось какое-то сооружение.
Мы сидели под буквой “H” на непонятно откуда взявшемся пледе, наблюдая за размеренным течением жизни.
– Мой отец, – внезапно подал голос Алек, увлеченный ночным городом, окутанный ночной суетой, присущей только Голливуд-Хиллз, – Часто приводил меня сюда… Поэтому я знаю каждого из сотрудников безопасности здесь, а они меня.
Его внимательный взгляд переместился на меня, изучая моего лицо в темноте.
Его отец… Голос Ньюмана становится непривычно тёплым, когда он говорит про покойного родителя, вероятно, лелея свои воспоминания. Подумать только, кто-то вроде Ньюмана мог дорожить и тепло отзываться о ком-то. Они были довольно близки, полагаю.
– Для моего отца открыты все двери в этом штате, – некие гордость и печаль смешались в голосе парня, а меня бьёт дрожь от того, что он выразился в настоящем времени, – Он приводил меня сюда, показывал на город, – Александр проводит рукой вдоль горизонта, – И говорил: Недостаточно владеть городом, чтобы быть Ньюманом, – он делает паузу, давая мне время переваривать получаемую информацию, – Однако мало быть Ньюманом, чтобы владеть всем.
Эта фраза… она настолько двояка и сложна, что истинный смысл понимаешь не сразу, если вообще способен понять такое…
***
– Я вернулась, – кричу, заходя в дом, чем заслуживаю вопросительный взгляд Ньюмана, – С ним весело играть, – шепчу я, пожимая плечами.
Парень смеётся, качая головой, но проходит вперёд, неся все мои покупки в комнату на втором этаже. У кого-то должны возникнуть вопросы…
– Наоми, мы можем поговорить? – Лайла ловит меня на лестнице, когда я поднималась вслед за Алеком.
О, а вот и они.
Она теребит свои дрожащие руки, кусает губы и мнётся смотреть мне в глаза. Нервничает. В голове всплывают её страх во взгляде перед мужем и волнение Нейтона о матери. А ещё то, что Ньюман якобы “псих”, которого все опасаются.
И я соглашаюсь, но только ради Нейтона и папы, которые просили быть снисходительнее, не ради себя.
Женщина следует за мной на второй этаж, стуча своими лакированными туфлями. В комнате Алек уже сгрузил пакеты возле моей кровати и взглянул на меня, получив благодарственный кивок. Это была просто помощь, ничего большего. Лайла, испугавшись его, осталась стоять в дверной проёме, наблюдая за нежеланным для неё гостем, пока я пошла к кровати. На лице парня играла лёгкая усмешка, когда я поравнялась с ним.
– Нравится, когда тебя бояться? – начала расстёгивать пуговицы на джинсовке, усмехаясь собственным словам, поглядывая на идеальное лицо брюнета.
– Это так нелепо, – поддерживает Ньюман, качая головой.
И я прекрасно понимаю, почему, взглянув на Лайлу. Ей около сорока. Она богата, воспитана. У неё трое детей и два брака, прекрасная работа, и я не знаю, что именно за работа. Она всегда очень элегантная, но сейчас, прижавшись к дверному косяку, выглядела, как какой-то ребёнок, дрожащий от страха.