— Вот и все, в общем‑то… — закончил Холанн. — Я и думаю, что бы это могло значить, кто это такой может быть…
Счетовод окончательно смешался и умолк.
— Черная, значит… — протянул Михаил, наливая еще по одной. Поскольку в процессе рассказа Уве не выпил ни глотка, его порция удвоилась. Танкист критически взглянул на содержимое своего стакана и пробормотал, без всякой связи с предыдущим:
— Что только приходится пить… Пепсин, соляную кислоту и отдушки… Все бы отдал за возможность пожевать нормальной еды не по щепотке раз в неделю. А нельзя, сдохну.
И снова без перехода продолжил.
— Меч был перевернут или как обычно?
— Н — не понял… — замялся Холанн.
— Рукоять была вверх или вниз направлена?
— Вниз, — припомнил Уве, добросовестно подумав.
— Это плохо, — исчерпывающе отозвался Иркумов.
— А чем? — осторожно спросил Уве.
Прежде чем ответить, Михаил надолго задумался, вертя в ладонях полупустой стакан, щурясь на яркую лампочку под стареньким бумажным абажуром.
— Черный цвет, золотая нить, меч острием вверх… — перечислил танкист. — Твой Хаукон Тамас — комиссар. И притом в большой, глубокой, бездонной, можно даже сказать, жо… в опале и разжаловании, в общем.
— Он не мой, — машинально вымолвил Уве и сделал большой глоток, будто старался запить прозвучавшее слово "комиссар". Жидкость прокатилась по пищеводу, как огневой вал и взорвалась в желудке вспышкой атомного огня. Счетовод долго кашлял и утирал слезы, а Иркумов задумчиво ухмылялся.
— Не мой, — повторил, наконец, Холанн. — Комиссар, это который…
Уве замолчал, не зная, как продолжать. Он помнил, что комиссары были неотъемлемой частью имперской гвардии, но вот касательно их сущности и занятий сомневался. В новостях и образовательных программах Танбранда комиссары описывались самоотверженными воинами, которые всегда впереди, всегда на острие атаки, с именем Его на устах, милосердием Его в сердце и гневом Его в руках. Но иногда шепот случайно подслушанного разговора или глухая сплетня доносили тень совсем другой правды.
— Комиссары, они разные бывают, — пояснил танкист, не дождавшись продолжения от собеседника. — Про твоего много не скажу, дело темное. Но кое‑что можно попробовать прикинуть.
Иркумов уселся поудобнее и налил себе еще.
— Значит, начнем с того, что у тебя не собственно дело, а его выжимка, "фама гемина". Такие делают, когда оригинал показывать нельзя, а человек должен как‑то значиться в разных бюрократиях. Тогда берется документ и переписывается полностью, но без лишних упоминаний о фактуре и должности персоналии. Потом обрабатывается нужным образом, в общем, все как положено.
— А оригинал где?
— Да Варп его знает, — исчерпывающе сообщил Михаил. — Дальше будешь слушать?
— Да — да, конечно.
— Дядька, судя по описанию, был очень боевой и с отменной выучкой. За спинами не прятался, при этом пережил двух командиров — значит очень крут и невероятно везучий, такого бы и сам Бог — Император не постыдился принять в примархи. Ну, то есть не принять… в общем сам понимаешь.
— Был? — с неожиданной для самого себя проницательностью заметил Уве.
— Хех, а вот тут начинается самое интересное, — значительно поднял палец Михаил. — Когда так вырезают страницы и прошивают обрез, это означает высшую цензуру, связанную с трибуналом и обвинительным приговором. Собственно, то, что его дело рассматривал трибунал, как раз и говорит нам о чине полкового комиссара. Я сам такого не видел, не по чину, но наслышан. И разбирательство, если ты не переврал даты, прошло очень быстро. Значит этот самый Тамас упорол нечто настолько лютое, что дело рассматривалось на уровне трибунала под председательством Комиссар — Генерала. И я даже не берусь представить, что это могло такое случиться.
— Дезертир? — осторожно предположил Уве.
— Да брось, — пренебрежительно отмахнулся Михаил. — Расстреляли бы перед строем и все дела. 'В распоряжение Комиссара СПО' — это, говоря по — простому, 'Ничего ответственного не давать, из казармы не выпускать, чтоб не отсвечивал'. Вот его и засунули заместителем командира неполной роты на самую дальнюю базу на планете. Золотая нить… черная печать… нет, не могу сообразить. Там случилось что‑то жуткое, достойное высших инстанций. Обычно так бывает при измене высшей пробы или переходе на сторону Разрушительных Сил. Но при изменническом сношении с ксеносами или Ересью не спасли бы никакие знакомства и высокопоставленные однокашники. Самое меньшее — штрафной легион, если такие есть для выпускников Схол. А он отделался разжалованием и отправкой в дальнюю — предальнюю anus mundi.