Вокруг алтаря лежали брошенные в беспорядке трупы, много трупов. Вполне обычных на вид, человеческих, насколько можно судить по беглому взгляду, хоть целых среди них почти не было. Может быть десятка три или четыре покойников, точнее того, что от них осталось. Тела будто пропустили через пищевой комбайн фабричной столовой.
Дживс торопливо отключила одороколбу, боясь потерять сознание от многократно усиленного запаха горелого мяса. Но это помогло лишь частично — смрад все равно пробивался сквозь фильтры, как молотом бил. Но самым ужасным был даже не вид изувеченных трупов и импровизированного открытого крематория. Не запах смерти, скверной, нехорошей смерти.
У дальней стены стояли четыре масляно поблёскивающих металлом стола, чьи ощетинившиеся иглами и лезвиями десятки поднятых механодендритов, напоминали знающему человеку пыточные приспособления Госпитальерок. И безумные приспособления не простаивали без дела. Проникновение энфорсеров оказалось столь быстрым и бесшумным, что культисты и немногочисленная охрана просто не заметили скрывающиеся, темные фигуры в громоздкой угловатой броне и специальных плащах, огнеупорных и пуленепробиваемых. Враги продолжали заниматься привычным, обыденным делом.
На глазах у Дживс, двое культистов в бесформенных тёмных балахонах подошли к 'загону' из металлических углов и проволоки, где, если верить показаниям ауспекса, находилось около двадцати человек. Живых людей. Приоткрыв калитку, один из врагов рывком вытащил наружу связанного пленника. Разнесшийся было по залу женский крик был незамедлительно прерван коротким ударом в живот. Четыре руки быстро закинули жертву на стол, фиксируя её цепями. Высокой нотой взвизгнули лезвия. Мгновенье спустя звук сменился утробным гудением, когда механодендриты коснулись живого тела.
Руки Дживс свело судорогой, палец замер на спусковом крючке, но приказ арбитра Сименсена оказался сильнее естественной ненависти к Ереси и ее проклятым слугам. А приказ был предельно четким — если представится хоть малейшая возможность, преступления еретиков должны быть зафиксированы. Лучше всего — пиктами и съемкой.
Жизнь отдельно взятого человека имеет вполне определенную цену. Она высока, изменчива сообразно обстоятельствам, но конечна. И если на одной чаше весов несчастные жертвы культа, а на другой — еретики, судьба всего Танбранда и может быть Ахерона, арбитр не может и не должен колебаться в выборе.
Череп и несколько камер на шлемах энфорсеров продолжали работать, фиксируя для Боргара и его замысла действия культистов. Дживс ждала команды, а следом за ней ждала вся рота.
Спустя ещё несколько мучительно долгих секунд лезвия и захваты поднялись вверх. Управлявший столом культист отошёл от пульта и направился к жертве. Быстрым, но, как показалось Дживс, привычным движением культист запустил правую руку прямо во вскрытый живот и буквально вырвал наружу кусок ещё сочащейся кровью и желчью плоти. Преступник долго и внимательно смотрел на "добычу", сначала невооруженным глазом, а затем через какой‑то прибор с линзой и красной лампочкой подсветки. Затем разочарованно скривился и отбросил кусок подальше, в сторону алтаря и короба с пеплом.
Только сейчас, выдохнув, Арбитр поняла, что прекратила дышать. Тем временем, обездвиженную, но всё ещё живую женщину отправили вслед за отделенной от нее плотью. Один из стоявших чуть поодаль культистов сделал несколько шагов вперёд, откидывая полу балахона, доставая что‑то похожее на сварочный пистолет с тонким шлангом. Спустя мгновенье крошечный выглянувший язычок огня превратился в гудящую струю ослепительно белого пламени, окутавшего очередную жертву, принесённую на алтарь Тёмным Богам.
Но в отблесках горящего прометия Дживс удалось разглядеть, что помимо баллона с пирогелем под балахоном у культиста есть что‑то еще… Что‑то подвешено на поясе в непривычного вида перевязи..
Дживс отчётливо произнесла в микрофон ауспекса:
— У них пулевое оружие. Это 'Костенога'. Они служат культу.
"Костеногой" среди энфорсеров и вообще среди правоохранителей Ахерона прозвали Планетарного Комиссара, а заодно и всех его подчиненных.