Вырвала из рук Доротки масло — в этом доме растительного не употребляли, все жарили на сливочном. И обругала племянницу за то, что купила всего один лимон.
— Так ведь денег мало дали! — возмутилась Доротка.
— А на свои не могла купить?
— Нет у меня своих. И не будет. Издательство переводит деньги на книжку, пока они еще поступят...
Меланья тут же вцепилась в девушку.
— Так ведь у тебя же были деньги! Куда они подевались?
— Потратила.
— На что? — заинтересовалась Сильвия. — А ну признавайся!
— Ну! — поддержала Меланья сестру. — На что потратила? Наверняка на какие-нибудь глупости.
Обе тетки торчали на кухне, одна занималась рыбой, вторая — просто за компанию. У Доротки мурашки побежали по телу. Не было у нее ни малейшего желания информировать теток о том, как она потратила свои собственные, только недавно заработанные деньги, хотя и не растранжирила их на глупости. Напротив, купила очень нужные вещи.
Наконец-то приличные колготки, красивые трусики, духи. Первый раз в жизни смогла купить себе духи, и даже не духи, а одеколон, правда, очень хороший. Той малости, что осталась от гонорара, должно хватить на автобус и другие необходимые вещи.
Когда еще поступит перевод за вычитанную корректуру...
И девушка принялась защищаться.
— Почему-то автобусы меня не возят бесплатно, — сказала она, но вместо задуманного сарказма в ее голосе прозвучало отчаяние. — И никто не дарит ни бумаги, ни шариковых ручек, а без них я не смогу зарабатывать. А сейчас могу я пойти в ванную хотя бы руки вымыть?
И не дожидаясь ответа, вышла из кухни. Перед тем, как подняться наверх; Доротка прихватила в прихожей свою сумку. Наверняка тетки уже заглянули в нее. Они всегда просматривали ее вещи.
Может, из любопытства, а может, надеясь обнаружить что-нибудь предосудительное, ну, скажем, письмо от милого дружка. У Доротки хватило ума уже давно отказаться от личных секретов, а если бы они завелись, тетки наверняка не получили бы к ним доступа. Ведь тогда издевательствам и насмешкам конца не будет! Начнет, как всегда, Меланья, а сестрицы ее дружно поддержат.
Комната, где размещалась еще и тетка Сильвия, не могла служить убежищем. Девушка с большим трудом добилась лишь разрешения отгородиться ширмой, чтобы можно было допоздна читать в постели. Сначала все три решительно запрещали жечь по ночам свет. Разрешение было дано после того, как Меланья раздобыла для племянницы работу в издательстве: редактуру переводов и вычитку корректур. Наконец-то способности девушки к иностранным языкам получили должную оценку, и ей разрешили работать дома по вечерам. Доротка пользовалась разрешением и для того, чтобы наконец читать вволю. Тетка Сильвия ложилась спать с курами, свет ей мешал, вот и позволили поставить ширму. Хоть как-то отгородиться...
Дом был старым, довоенным, его строил еще дед, Четыре комнаты, кухня и две ванные, просто счастье, при наличии лишь одной члены семьи давно бы поубивали друг друга. Две комнаты находились на первом этаже. Самая большая служила гостиной-столовой, вторая, тоже немаленькая, с давних пор отведена была старшей дочери, Фелиции, которая в бытность свою графиком нуждалась в площади для размещения чертежной доски, а к тому же издавна держала весь дом в руках, была главной в семействе. Одна ванная находилась внизу, при этих двух комнатах. Вторая — на втором этаже, при двух остальных комнатах, из которых одну, как уже было сказано, занимали Сильвия и Доротка, а вторую — Меланья, младшая из сестер, женщина работающая, журналистка. Свои фельетоны она печатала на старой пишущей машинке марки «Оливетти», производя немалый шум. На электрическую, бесшумную машинку Меланья перейти отказалась, привыкнув к своей «Оливетти».
В настоящее время в доме проживали четыре женщины. А еще до недавнего времени их было пять.
Бабушка умерла восемь лет назад. А еще раньше, до войны, Сильвии и Меланьи вообще здесь не было, с отцом и матерью в доме проживала лишь Фелиция, овдовевшая через два года после выхода замуж, и Кристина, будущая мать Доротки, остававшаяся в девушках до сорока лет. Потом все изменилось, дедушка умер, Сильвия и Меланья развелись одна за другой и возвратились в родительский дом, а Кристина, наоборот, переселилась к любовнику, отцу Доротки, который на Кристине не женился, но от своего отцовства не отрекся. Сорокалетняя Кристина без памяти влюбилась в красавца парня, моложе ее на пятнадцать лет, и решила во что бы то ни стало родить от него ребенка. При родах она умерла, видимо, сказался возраст. Отец ребенком не интересовался, его забрала бабушка, не посчитавшись с отчаянным нежеланием трех бездетных дочерей заполучить в дом ребенка. Вот так получилось, что Доротка всю жизнь прожила под опекой четырех женщин, из которых ни одна не была ее матерью, зато все пытались воспитывать сироту по-своему.