— Не правда, тебе было больше, — безжалостно выводила ее на чистую воду Меланья. — Кристина родилась в тридцать четвертом, а крестили через год, ей уже годик был, это я твердо знаю, мамуля сколько раз рассказывала. Ты в ту пору уже в школу ходила. А крестины откладывали, потому что сначала умер крестный...
— Еще до крещения? — вырвалось у Доротки.
— До, я же ясно говорю!
— Тогда как же он мог быть моим крестным? — не понимала Доротка.
— Он и не был, только собирался быть. Умер по какой-то глупой случайности, вроде бы аппендицит, гнойный, вовремя не заметили, а пенициллина тогда еще не изобрели. Пришлось искать другого кандидата в крестные отцы. Крестной же матерью с самого начала назначили Вандзю Ройкувну.
Фелиция не выдержала.
— Гляди-ка, она прекрасно обо всем информирована, а как письмо читали, ничего не могла понять...
Меланья пресекла попытки старшей сестры сделать ей выговор.
— Потому что потом вспомнила. Я пока еще не Склеротичка, как моя старшая сестра. А кроме того, в те времена Вандзя была Ройкувной, незамужней панной, потом вышла замуж и сменила фамилию, как было догадаться, что Войцеховский пишет именно о ней? Ну так вот, потом нашли другого крестного, это был.., мамуля говорила... фамилия с водой связана.., ага, вспомнила, Люциан Кринич! Сын банкира Кринича, наш дальний родственник, очень богатый, погиб в войну, а собирались за него выдать Вандзю. Так вот, банкирский сынок тогда по Ривьере шастал, пришлось ждать, а он все не возвращался, кажется, ногу сломал. Если не ошибаюсь, левую. Наконец вернулся, и только тогда Кристину окрестили, но целый год прошел. И выходит, когда Кристину крестили, тебе было не меньше восьми, а если ничего не помнишь, значит, с малолетства была недоразвитой. А вроде бы ребенком ты была нормальным, поглупела уже позже...
— Кретинка! — огрызнулась Фелиция. — Я как раз прекрасно помню все эти разговоры о Криниче. И Вандзю тоже помню, похоже, богатенькой была, потому что вечно ходила в брильянтах. Понятное дело, я не могла оценить их стоимости, но уж очень все эти побрякушки на ней сверкали, даже девчонка обратила внимание. Сколько ей сейчас может быть?
— А сколько ей было, когда ее крестили? — задала Сильвия встречный вопрос.
Сестры уже привыкли к вечным, языковым ляпсусам Сильвии и ее неумению логично сформулировать свои мысли.
— Кажется, она была в возрасте нашей мамы, — задумчиво ответила Фелиция. — Помнится мне, поговаривали, что Вандзя — старая дева, еще удивлялись, чего она не выходит замуж при ее богатстве...
— А маме сколько тогда было? — гнула свое Сильвия.
— Не знаю... Погоди, попробую вычислить. Когда мне было семь... Потом родилась Кристина... Тридцать пятый год... Выходит, тогда Вандзе было лет двадцать шесть.
— Выходит, теперь ей... Господи, восемьдесят семь! Неплохо.
— Ив этом возрасте она надумала покинуть свою Америку и навсегда вернуться в Польшу? — Сильвия была явно шокирована. — Да еще к нам!
Чтобы мы за ней ухаживали?! Спятила!
Услышав это, Доротка невольно вздрогнула. Уж она-то прекрасно знала, на кого свалят обязанности ухаживать за немощной старухой, если такое произойдет.
— Тамошние старушки неплохо сохраняются, — заметила Меланья. — Эта старушенция может нам всем сто очков вперед дать. К тому же она богата. А другие родственники у нее есть?
Отчаянно порывшись в своей склеротической памяти, Фелиция дала ответ:
— Если не ошибаюсь, все ее родственники вымерли. Братьев-сестер у нее никогда не было, единственный ребенок в семье, мамочка с папочкой не могли на нее надышаться. Если они до сих пор живы.., ну, это было бы феноменом, достойным книги Гиннеса. Мужа и детей у нее наверняка нет, раз возвращается одна... Ведь Войцеховский четко написал — одна?
— Да, в письме стояло единственное число, — подтвердила Сильвия.
— Если вздумает платить нам за содержание — только через мой труп! — железным голосом заявила Фелиция.
Сильвия вздохнула, Меланья пожала плечами, Доротка воздержалась от проявления чувств. Стремясь всеми силами скрыть свою феноменальную скупость, Фелиция внешне проявляла небывалые щедрость и великодушие. Всегда с показной расточительностью принимала гостей, делала вид, что не знает о вкладе Доротки в домашний бюджет и о докупаемых Меланьей по собственной инициативе яствах, всячески подчеркивала, что проводит политику рациональной экономии, упорно не замечая разорительного воздействия на домашнее хозяйство этой политики. Вот и теперь даже язвительная Меланья не осмелилась возразить старшей сестре, хотя и отдавала себе отчет, что если в доме поселится американская старуха, все расходы по ее содержанию Фелиция просто не «заметит». Как «не заметила» бы расходы на генеральный ремонт дома, если его наконец произвести. Единственное, во что она без возражений вкладывала деньги, было, вернее, был Мартинек.