Поучать воспитанников, которые выпячивают самих себя и самими же собою любуются — неблагодарное всё-таки занятие. Гатаматар думала расслабиться после трёх напряжённых полётов наедине, но вышло с точностью до наоборот: напряглась ещё больше.
С трудом доведя до логической середины поучение о чувстве справедливости у драконов, Гатаматар подвесила паузу, которую воспитанники не решались нарушить добрый час.
Наконец хоть кто-то в задних рядах собрался с духом, чтобы озвучить скрытую цель своего прихода к Воспитательнице:
— А всё-таки, Великая Мать, кого из нас вы видите в роли преемника Драеладра? — спросил пожилой крылатый Бастохатор.
— Я подумаю, — пообещала Мать-Драконица.
Глава 3. Дорога привела к храму
Барельеф острозубого ангела на входе был чудо как хорош. Но стоило шагнуть, благостное впечатление мигом развеялось.
— О, желтомазая явилась! — зашелестели старческие смешки по углам кафедрального собора во имя Вечнотраурной Смерти.
И охота же дряхлым чернильницам языки чесать! Словечко какое нашли — «желтомазая»… Да не будь царевна Оксоляна выше всяких мелочных дрязг, уж она бы им так ответила, что захлопнули бы свои жалкие пастишки да язычата зубьями поприкусывали, а слово «желтомазая» запихнули далеко в свои призрачные шкатулки, туда его, поглубже, к теням их собачьим — неловким, хилым да мешковатым!..
Злющие чернильницы завидуют — оно и дурочке понятно. Уж больно сами они несвежи. Мертвечихи, опоздавшие умереть, не прощают свежести чужого раннего посмертия. Им только бы побольнее уколоть соперницу, вот и цепляются к второстепенным деталям. Ну, «желтомазая», и что?
Можно подумать, особо модный в этом году оттенок «кровь с молоком» кого-то из насмешниц украсил! Так ведь любому ясно, что внутри мертвецов не бывает ни крови, ни молока, только бальзамы с красителями, зачем же своим внешним видом так очевидно врать?
Конечно, и Оксоляна с лимонным цветом кожи перемудрила — он очень на любителя, но за вычетом этой особенности уземфская царевна выглядела весьма хорошенькой мертвечихой. Подобранный в тон бледный цвет волос, сизые тени, малиновые румяна, массивные бирюзовые серьги и нежно-купоросное платье с ярко-рыжими выточками под чуть зауженным лифом, право же, исправляют картину. Ведь чудо как хороша!
Ах, ну да, платье, выбранное ею по приезде в Циг — не из самых скромных, но скажите на милость, кого в этом мире украшает скромность? Одних чернильниц и украшает. А если ты — само очарование, то позволено тебе намного больше. Ведь так?
Ну, не совсем так. Чернильницы позволять не хотят — что ж, они такие. К ним бы надеть коралловое платье, оно поспокойнее. Однако в коралловом её уже видели, наденешь второй раз — будут хихикать над нищей царевной. И так цвет лица им не модный, а тут и платье бы им за месяц устарело.
Да, скалятся всё равно. Но если к тому же тебе важно именно броситься в глаза? Не остаться незамеченной беглянкой из провинциальной восточной земли, а обеспечить себе признание и поддержку, чтобы в самом скором времени, пока не истаяли прихваченные в оазисе Гур-Гулуз фамильные драгоценности, подготовить своё триумфальное возвращение в неблагодарный Уземф… Тогда тебе подойдёт далеко не всякое из здешних правил поведения для молодых женщин.
В чём Оксоляна сегодня поскромничала — так это не стала привлекать к себе внимания нарочито бестактным поведением. Незачем, когда всё это и так за тебя выполняет яркое платье. Да и уземфское воспитание не спрячешь: не готовят там царевен к западному непринуждённому стилю светского времяпрепровождения. Чуть перестараешься — будешь выглядеть, как дура провинциальная, и от этого позора сама же и оробеешь.
В общем, Оксоляна не стала подниматься на хоры по парадной лестнице собора, как положено полномочным представителям своей земли («…не сегодня; ещё представится случай», — решила про себя), а чинно выстояла в очереди на неприметную винтовую лестницу сбоку, какой и пользовались почти все присутствующие на службе. Пока стояла, напоказ рассматривала причудливый орнамент на тяжёлом траурном своде, как бы говоря: «Я не стесняюсь показать, что я здесь впервые, но я зато тонкая ценительница красоты, примите сие к сведению, будьте любезны!».
И, кстати, в орнаменте ей открылось много неожиданного. Поверженные мёртвой дланью деревья Буцегу, развёрнутые корнями вверх — каково? Между корнями — груды черепов, над которыми грозно вспархивают ангельские фигуры в коричневых траурных одеяниях. Причём птичьи когти на ногах ангелов красны от нечестивой человеческой крови. Жуть.