— Я выпью шестьсот бутылок водки и сохраню чистоту отношений. Я так сказал — Птица. А ты выше табуретки не прыгнешь. Сиди под ней, мух лови, трусы штопай.
— Кто не прыгнет? — сказал востроглазый и прыгнул. Да так хорошо прыгнул, что перелетел через Птицу, приклеев по пути громовержцу под глаз аккуратный синячок с кровоподтеком.
— Прыгучий, падла, — сказал Циолковский.
— Каскадер в натуре, — сказал Мичурин.
— А-а-а-а-а!! — из распахнутых зарослей Птицыной бороды обрушилось нечто ошеломляющее. Исторгнутый звук был непомерно грозен. Он зародился в сердцевине безумца и, вырвавшись на волю, наполнил всю залу: — Ах ты спирохета ползучая, я ж тебя испепелю своей личностью, — и пошел напролом, вращая зрачками.
— Господа! — сказал вдруг Гарри из Егора, громко и леденяще. — Хочу заметить, что наш дом имеет добропорядочную репутацию. И я не позволю всякому фрайеру делать из гостеприимной гостиной полигон для дешевых страстей и прочих амбициозных прикидов. Смею заверить, я найду способ защитить свое доброе имя от всевозможных поползновений и тому подобных инсинуаций.
А вас, господин певец горя народного, я отдельно обличаю, как фанфарона и мудазвона, и предупреждаю, что ваш неуравновешенный пафос действует на меня угнетающе. И если вы, милостивый государь, не угомонитесь, то извольте стреляться тот час же с десяти шагов. Через платок. И не сомневайтесь, я продырявлю вас, как того парня Вову Ленского, с первого же выстрела.
— Логично, — сказал Мичурин.
— Малыш, ты мне нравишься, — сказал Циолковский, — все сильней и безнадежней…
— И еще, — сказал Гарри уже миролюбиво, — если у кого-то возникнет желание попрыгать, полетать иль с бухты-барахты взбелениться — милости просим — по соседству мертвецкая, постоянная температура — ноль.
Все посмотрели на Колю Талала. А Коля в это время как бы незаметно для самого себя, как бы невзначай, как бы в задумчивости доедал последнюю пельменину из общего котла.
Народ возмутился, естественно.
— Он сожрал общественные пельмени!
— В мертвецкую антихриста!
— В мертвецкую его, в мертвецкую!
— Позвольте, — сказал тогда Егор, — минуту внимания. У нас провинившихся двое: Птица Асс и Коля Талала. Сегодня праздник, и одного мы можем простить. Вопрос — кого?
Но, не дослушав сказанного, народ возопил, указывая на Колю:
— Его, его в мертвецкую!
— Но вина Птицы несоизмеримо больше, — возвысил голос Егор. — Он нарушил покой дома и достоинство его обитателей, тогда как Коля всего лишь голодный. Так кого мы должны простить?
— Пти-и-и-цу!
— Одумайтесь, безумцы! Мучительное раскаяние посетит вас уже завтра, но будет поздно. Я последний раз спрашиваю, кого мы должны простить?
Как раскаты грома прокатилось по зале:
— Пти-и-и-и-и-цу-у-у-у!!
Егор отвернулся и подсел к Корнею.
— Не печалься, — сказал Корней. — Испанцы говорят в таких случаях: момент истины.
Колю поволокли в мертвецкую. Он сопротивлялся и кричал так: «Иуды! Продали Колю за пельменную похлебку».
Птица сказал: «Бал закончен», — и удалился, прихватив с собой остатки «Рояля».
— Что было дальше, спросишь ты? — сказал кот Баюн равнодушно. — Ничего, что бы меня потрясло. Трое суток ничего достойного моего повествования не произошло.
На четвертые Егор очнулся.
— Гарри — прохрипел Егор.
В ответ что-то пробудилось в кресле напротив, мелкое и востроглазое. Егор долго смотрел на э т о через смотровую щель своих глаз и сомневался, что оно Гарри.
— Гарик, сукин сын, ты ли это? Пить дай.
— Я не Гарик, я Калигула, — отозвалось визави. («Еще не легче», подумал Егор.) Собственно зовут меня Димон. Дмитрий Сапогов. Прозван Калигулой.
— За что?
— За то, что Сапогов.
— Ты его замещаешь, — догадался Егор.
— Кого?
— Гарика.
— Вообще-то я на новоселье пришел… Живу тут четвертые сутки. «Четвертые сутки пылают станицы…» Ты что, не помнишь? Дрались мы с тобой вчера…
— Зачем?
— Затем, что я всегда дерусь, когда выпью. Наследственное это. У меня дед комиссарил. Так тот напьется, придет домой и стреляет почем зря. Бабка с матерью моей на пол ложились и ползли к выходу. А мы с тобой так… побоксировали слегка… ногами.
— И кто победил?
— Циолковский.
— М-да, — подумал Егор, — странное место. Однако выпить было необходимо.
— Куда же он пропал? — подумал Егор вслух.
— Кто?
— Гарри. Благодетель с постоянным запасом водки. Хотя, между нами, сволочь исключительная.