Выбрать главу

Тогда я всех построю и за кулисы отведу, потому что не этого я от них ожидал. И начну тишину описывать. Благоговейно.

Примерно так: в тихом-тихом омуте водились тихие черти. Бесновались по-тихому и тихой сапой друг друга закладывали. А предводитель чертей Крот Тишайший нрав имел кроткий, пожурит их по-отечески тихо и тут же круто пожалеет об этом.

Во как…

Понимаете, да? Шучу я. Юмор от меня отрывается клочьями и летит по российским просторам.

В остальном полный порядок в нашем дружном экипаже. Летит тройка. Всегда тройка… (кто это выдумал?). Водила нормальный, не спит, службу исправно несет. А мой задремал. И правильно. Пусть отдохнет служивый. Понимает, что все, конец, то есть как с нравственной личностью со мной покончено окончательно. Пробуждай во мне, не пробуждай души прекрасные порывы, все одно нажрусь, как скотина.

Слышите? Движение. Молчание. Шорох колес. И маленькие комочки обжигающей влаги, проникающие в меня. Какая чистота! Стерильность пустоты……………………….

Чу!

— Кто там?

Мысли, естественно… А кто же еще нарушит сей благословенный отрыв. Ведь я сейчас испытал блаженнейшее чувство отделения души от тела и скорость. Пустота и скорость. Что может быть выше!

Ну что там у вас, грязные вы мои…

Короче так, мысль тут у меня одна прокралась внеплановая и шороху навела. А мысль такого содержания.

Вот пишу я роман, да? Про художников, как вы догадались. И у меня возникают естественные трудности. Не знаешь, с какой стороны к проблеме подобраться, потому что из всех зол художник выбирает самое жуткое, а в вопросе «быть или не быть» находит третий самостоятельный путь, по которому и двигается радостный. Быть и не быть в одном флаконе! (Догадываетесь в каком?).

Иначе говоря, то, что для нормального человека страх Господень и кошмарный сон, то для художника естественные будни. И наоборот, нормальный человек тащится и глубоко задумывается: во, мол, чудеса в решете, какой прикид! Художник в том же месте зевает и ложится спать.

Ну а поскольку художники, как известно, романов не читают, то выходит, что стараюсь я исключительно для нормальных людей!

Проблема?!. — Есс…

И мне бы, самое время, подкорректировать ситуацию из расчета на аудиторию, портреты подретушировать, углы закруглить, шероховатости замылить, в общем учесть, так сказать, контингент.

Но тут Чувство Долга на стреме, бьет по затылку: не ври! Правду пиши. И Лев Толстой бровью водит: не балуй!

Что делать, пишу… правду, кошмарный сон напоминающую, что для кого-то является естественными буднями. Но эти-то как раз романов не читают! И не могут засвидетельствовать достоверность повествования, а те, кто читает, — не художники.

Они, конечно, тащатся и глубоко задумываются, но только первое время. А потом отшвырнут роман в сторону и скажут: чудеса в решете. Вранье, ё моё! Триллер какой-то… И читать перестают.

В итоге такой расклад: первые вообще не читают, а вторые прочитают начало и швыряют роман в угол.

В финале же (я имею ввиду глобальный финал, в смысле финиш, полный, короче, аут, ну, типа «приехали»… во: мой личный апокалипсис в конце тоннеля) меня ожидает забвение.

Конечно, это прискорбно.

Но пока еще до личного апокалипсиса много всяких виражей и кочек, а также теплых летних вечеров и розовых рассветов, надо не расслабляться и найти доказательство очевидному.

Для начала, естественно, выпьем и начнем рассуждать здраво.

С художниками, конечно, каши не сваришь. Их хоть каленым железом пытай, чужой строчки не прочитают. И на выставку в Манеж не пойдут. И на «Трехгрошовую оперу» в «Сатирикон» их слоеным пирожком не заманишь. (И только безумец их за это осудит.)

Но вот остальная публика, разнородная составом и разнообразная в проявлениях, способна порою к восприятию действительности. Есть надежда до нее достучаться, приперев к стенке каким-нибудь ошеломляющим фактом.

Например, фактом моего существования.

С этим-то, надеюсь, никто спорить не станет?

А если так, то сейчас же на личном примере я берусь доказать, что невероятное — очевидно. То есть, что страх Господень и кошмарный сон в одном флаконе есть реальность. Что чудеса в решете есть достоверность. И подлинность. И полнейшая правда, без всяких художественных домыслов и прочей творческой ерунды.