Окружающий мир нуждался в реставрации.
И Птица принялся за дело…
Птица зародился и вырос в лесах, среди дикого, во глубину невежества погруженного народа. Народ тот был так темен и неказист, что как бы его и не было вовсе.
Живя на болотине, в тине и лишайнике, среди зверья и пресмыкающихся, он растворился в дремучей природе. Вернее сказать, он и был той самой природой и спокойно жил, не задумываясь о полезности или никчемности своего существования.
Его незлобивая беспечность была так всеобъемлюща и глубока, что не зная хищности людской, не боясь жестокости богов, он обладал самым редким в мире благом: счастливой от судьбы независимостью.
Не ведая выгоды в благоустройстве своего быта, народ не терпел ни кумиров, ни рабов на своей территории, искренне полагая, что всеобщее равенство есть абсолютное добро.
Поэтому нрав их был открыт и кроток.
Один Птица выделялся среди соплеменников. Его разум давно преодолел первобытность невежества, и душа истомилась в поисках иных откровений.
«Я сыт и при деле, — думал Птица, — так что же душа моя влачится и чахнет, не испытав истинной сатисфакции?»
«Я хочу быть свободным. Свободным как муха в полете!». (То есть маневренность и стремительность сей божьей твари вызывала в нем жгучую зависть.)
Птица тогда не был собственно Птицей. И уж тем более Птицей Асс. Друзья-соплеменники называли его просто — братан. Или земеля.
— Ну что, братан, как оно ничего?
Но однажды Птица впал в чудодейственное остервенение.
Было это так.
Гуляя по полям, среди полыни и одуванчиков, обдуваемый ветерком и согретый солнцем, он ощутил животворящее томление земли. Томление его собственное, небывалое по силе, толкнуло его пасть в полынь и одуванчики. Желтый цвет этого невзрачного цветка поверг его в религиозный экстаз. Вот мое стадо. Я ваш пастырь — проникся он истиной, и дух его возопил:
— Я! — КРЕСТНЫЙ! — ОТЕЦ! — ОДУВАНЧИКОВ!!
Поведав такое, лицо его изобразило свирепость. И он признал небывалую силу своей личности.
С того дня Птица ощутил некую осиянность всего.
Лec, небеса, поляна, он на поляне — все засветилось небывалым Смыслом.
Тогда, одев венок из одуванчиков и белую рубаху до пят и раздув устрашающе ноздри, словно он яростный печенег какой или свирепый гунн, Птица покинул землю отцов, где зародился и вызрел.
Уединясь окончательно, он долго скитался среди одуванчиков и ковыля, ромашек и васильков… И в душу его небольшими порциями стала проникать благодать, а в мозг просветленность. Он бродил в пустынных местах, обрастая бородой и волосами, пока не оборвался вконец и не проникся истинным смыслом вещей и многосложностью счисления понятий.
И тогда, воспаленный усердием к новым понятиям, он поспешил к соплеменникам открыть заблуждения невежества.
Построив в шеренгу братанов, теток и малолетних чад, он выступил с поучительным нравоучением.
Он сказал так:
— Первая нужда людей, бона-мать, есть пища и кров, бона-мать, вторая — удовольствие, бона-мать, и просвещенные народы, бона-мать, ищут его в согласии звуков, бона-мать, веселящих душу, бона-мать, посредством слуха.
— Сердечное удовольствие, бона-мать, производимое музыкою, бона-мать, заставляет людей, бона-мать, изъявлять оное разными телодвижениями, бона-мать, — рождается пляска, бона-мать, любимая забава просвещенных народов.
— Но вершина приятности! бона-мать, заключена в сочетании красок, бона-мать, нанесенных на поверхность предмета, бона-мать, и веселящих глаз.
Народ безмолвствовал.
— Разум есть светлое око души, бона-мать, обитающее во главе!
Народ безмолвствовал.
Птица плюнул:
— Мозгов у вас, бона-мать, как у кильки.
И улетел в столицу.
Но Птица погорячился. Народ понял все, как надо.
После отлета Птицы народ всем миром притащил из леса на центральную поляну огромное дерево. Срубил из него бабу, расцветил ее небывалой красоты колером и устроил пляски с песнопением. И выпивоном.
И по сей день к бабе-идолу каждый год, в канун праздника Крестного отца одуванчиков приходят просвещенные жители, почитая ее как святыню.
Бабу-идола зовут Бона-матерь.
Оказавшись в столице, Птица долго кружил, подбирая себе гнездо. Он уже стал Птицей, но еще не был Птицей ас, поэтому поиски носили хаотичный характер.
Сколько и где он летал — неведомо. Однако чутье творца и вездесущее Провидение направили наконец сей необузданный Дух посетить нашу местность.
Летая по просторам великого города, Птица наблюдал дома, обильные всевозможными благами, жителей, в избытке приятности шатающихся без дела, узнал новые удовольствия и обнаружил в груди жгучие потребности, вконец разлюбив мрачные леса свои, некогда украшаемые для него одним лишь буйством стихий.