– Томми, – сказала девица, – он курит.
– Заткнись, дура! – сказал Черроне.
– Ну ты же говорил, что здесь нельзя курить, кроме как…
– Заткнись, идиотка!
– Николь Кнапп, – сказал Босх.
– Ну да, кажется, так.
– Ты знал, что копы говорили, будто ее убил Кукольник?
– Ага, и я тоже так считал до того момента, когда Бекки исчезла, и тогда я вспомнил того парня и что он говорил.
– Но никому об этом не сказал. Ты не стал вызывать копов.
– Как ты уже говорил, парень, такие ребята, как я, копов не вызывают.
Босх кивнул.
– И что же он сказал? Тот, кто звонил, – что именно он сказал?
– Он сказал: «Сегодня у меня особая потребность». Оба раза. Именно так – оба раза он говорил одно и то же. И голос был какой-то странный. Похоже, он еле двигал губами или что-то в этом роде.
– И ты все равно ее послал.
– Я не сообразил этого до тех пор, пока она не вернулась. Послушай, парень, я же сделал заявление. Я сообщил копам, в какую гостиницу она ушла, но они ничего не сделали. Винить нужно не только меня. Черт возьми, ведь копы заявили, что этот парень пойман, что он мертв! Я и считал, что все в порядке.
– Для тебя или для девушек, которых ты толкаешь на улицу?
– Послушай, ты думаешь, я послал бы ее, если бы все знал? Я ведь много в нее вложил.
– Уверен, что да.
Посмотрев на блондинку, Босх подумал о том, сколько времени понадобится, чтобы она стала выглядеть как та на улице, которой он дал двадцать лет. Он догадывался, что все девушки Черроне кончают именно так – стоят на улице с поднятым пальцем либо вообще уходят из жизни. Он снова перевел взгляд на Черроне.
– Ребекка курила?
– Что?
– Курила. Она курила? Ты ведь жил с ней, ты должен это знать.
– Нет, она не курила. Это отвратительная привычка. – Черроне со злостью посмотрел на блондинку. Бросив окурок на белый ковер, Босх встал и растоптал его ногой. Подойдя к двери, он уже было открыл ее, но вдруг остановился.
– Черроне, ты помнишь женщину в той дыре, куда тебе присылают почту?
– А что с ней такое?
– Она больше не будет платить за квартиру.
– О чем это ты говоришь?
Встав с пола, он уже несколько оправился от унижения.
– Я говорю, что она больше не будет платить тебе за квартиру. Время от времени я собираюсь ее навещать. Если она будет платить, твой куратор из службы надзора получит сигнал и твой обман вылезет наружу. Условный срок будет отменен, и ты вернешься в тюрьму. А оттуда будет сложно управлять твоим бизнесом. На каждом этаже всего два телефона, и коллеги следят, кто ими пользуется и как долго. Думаю, тебе придется с ними делиться.
Черроне молча смотрел на него, подавляя клокочущий внутри гнев.
– А когда я туда приду, будет лучше, если она окажется на месте, – добавил Босх. – Если я услышу, что она уехала обратно в Мексику, я буду считать виновным тебя и отправлю заявление. Если услышу, что она купила себе кооперативную квартиру, я тоже заявлю. Пусть лучше она будет там.
– Это грабеж! – сказал Черроне.
– Нет, козел, это не грабеж, а торжество справедливости.
Дверь он оставил открытой. Дожидаясь лифта, Босх снова услышал крик Черроне:
– Заткнись, дура!
Глава тринадцатая
Вечерние часы пик подходили к концу, но добираться до Сильвии пришлось довольно долго. Когда он вошел в дом, она сидела за столом в гостиной, одетая в выцветшие голубые джинсы и футболку, и просматривала школьные сочинения. Один из курсов, которые она вела в одиннадцатых классах, назывался «Лос-Анджелес в литературе». Сильвия всегда говорила, что строит свой курс так, чтобы учащимся захотелось получше узнать свой город: ведь большинство из них приехали сюда из других мест и даже из других стран. Однажды она сказала Босху, что в одном из ее классов школьники говорят на одиннадцати языках.
Положив руку на плечо Сильвии, Босх наклонился, чтобы ее поцеловать. Оказывается, Сильвия просматривала сочинения по книге Натаниэля Уэста «День саранчи».
– Ты ее когда-нибудь читал? – спросила она.
– Очень давно. В школе одна учительница английского заставила нас ее прочесть. Она была просто ненормальной.
Она ткнула его локтем в бок:
– Ладно, умник. Я пробую чередовать простое со сложным. Я задала им «Долгий сон».
– Наверно, они решили, что это произведение не зря называется именно так.
– Что-то ты сегодня веселый. Случилось что-нибудь хорошее?