Две другие женщины также посещали одного и того же доктора. Пластический хирург с Беверли-Хиллз сделал обеим операции по увеличению груди. Вся спецгруппа страшно обрадовалась этому открытию, поскольку любой пластический хирург воспроизводит определенные образы примерно в том же духе, как Кукольник использовал косметику. «Пластмассовый», как его прозвали копы, также был взят под наблюдение. Тем не менее он так и не совершил ничего предосудительного и вообще казался образцовым семьянином, вылепившим из своей жены именно тот образ, который был ему по нраву. Наблюдение за ним все еще продолжалось, когда Босх получил по телефону тот самый сигнал, который в конечном счете привел к инциденту с Норманом Черчем.
Насколько было известно Босху, оба врача так и не узнали, что за ними следят. В написанной Бреммером книге они были выведены под псевдонимами.
Просмотрев примерно две трети материалов (сейчас он изучал данные о седьмой жертве – Николь Кнапп), Босх вдруг обнаружил определенную закономерность, которой не замечал раньше. Собственно, ее не замечал никто – ни другие члены спецгруппы, ни Локке, ни пресса. Всех жертв валили в одну кучу – проститутка она и есть проститутка. Тем не менее между ними были определенные различия. Одни занимались уличной проституцией, другие, рангом повыше, – эскортом. В обеих группах были также танцовщицы, одна жертва занималась стриптизом по вызову. А двое зарабатывали на жизнь порнографией – как и последняя жертва, Бекки Камински, – в то же время подрабатывая обычной проституцией.
Босх снял со стола бумаги и фотографии, имевшие отношение к седьмой жертве, Николь Кнапп, а также к одиннадцатой, Ширлин Кемп. Это были две порноактрисы, известные в своем деле соответственно как Глубокая Норка и Горячая Телка.
После этого он принялся листать одну из папок, пока не наткнулся на материалы о единственной оставшейся в живых – о женщине, которая сумела убежать. Она тоже была порноактрисой, занимавшейся еще и обычной проституцией. Ее звали Джорджия Стерн, а на видео она снималась под псевдонимом Бархатная Штучка. Она пришла в «Голливуд стар мотель» на свидание, организованное через секс-службу, которую сама и рекламировала в местных бульварных изданиях.
Клиент предложил ей раздеться. Чтобы это сделать, она, изображая скромницу, повернулась к нему спиной, так как полагала, что клиенту это понравится. Тут она заметила вырезанную из ее сумочки кожаную полоску, и преступник принялся душить ее сзади. Как, вероятно, и все остальные жертвы, она стала сопротивляться, однако в отличие от прочих сумела высвободиться, двинув нападавшему локтем по ребрам, а затем развернувшись и ударив его по гениталиям.
Забыв о всякой скромности, она голой выбежала из номера. К моменту прибытия полиции нападавший уже исчез. Лишь через три дня информация о случившемся дошла до спецгруппы, но к тому времени в этом номере уже побывали десятки клиентов («Голливуд стар» сдает номера по часовой ставке), так что там было уже бесполезно что-либо искать.
Прочитав эти отчеты сейчас, Босх понял, почему фоторобот, который составили в полиции со слов Джорджии Стерн, так сильно отличался от внешности Нормана Черча.
Это был совсем другой человек.
Часом позже он открыл последнюю страницу последней папки, где находился список телефонов и адресов тех, кто участвовал в расследовании. Подойдя к висевшему на стене телефону, он набрал номер доктора Локке – в надежде, что за четыре года он не сменился.
Локке снял трубку через пять гудков.
– Простите, что беспокою, доктор Локке, я понимаю, что уже поздно. Это Гарри Босх.
– Как поживаете, Гарри? Жаль, что мы не смогли сегодня поговорить. Конечно, вы сейчас не в лучшем положении, но я…
– Понятно, доктор, но у меня есть к вам одно дело. Это связано с Кукольником. Я хочу кое-что вам показать и обсудить это. Нельзя ли мне сейчас к вам подъехать?
Наступило долгое молчание.
– Это связано с тем новым делом, о котором я читал в газете?
– Да, и кое с чем другим.
– Послушайте, сейчас ведь уже около десяти. Может, это подождет до завтра?
– Завтра утром я должен быть в суде, доктор. Весь день. Это очень важно. Я действительно ценю ваше время. Я был бы у вас еще до одиннадцати, а уехал бы еще до двенадцати.
Локке ничего не отвечал, и Босх начал уже думать, что любезный доктор, возможно, его боится или просто не хочет принимать у себя дома полицейского-убийцу.