Под давлением сэра Малберри, который в качестве нотариуса обслуживал дам Джейзон, мистер Брюстер решил продолжить расследование и отправился на место происшествия.
С помощью служанки он убедился, что дамы не забрали с собой никакой лишней одежды, не взяли даже шляпки! А мисс Слоуби исчезла в бархатных комнатных туфлях! Он слил остатки вина из бутылок и бокалов и поручил мистеру Эшеру, аптекарю, сделать анализ.
В пепельницах не было следов пепла, в гостиной табаком не пахло, значит, визитер не курил.
Отчаявшись обнаружить новые улики, Брюстер собрался уходить, когда заметил на скатерти небольшой рисунок крепостной башни с бойницами, тремя торчащими над стеной алебардами и полустертыми лошадьми в основании.
Он спросил у служанки, имели ли ее хозяйки обычай рисовать на скатерти, и услышал резкую отповедь.
— Рисовать на скатерти! Да они падали в обморок от малейшего пятнышка соуса!
— Прекрасно, я забираю скатерть, — заявил Брюстер, даже не сознавая, почему он это делал.
После полудня мистер Эшер принес результат анализа и высказал мнение, что, несмотря на отсутствие явных улик, «было совершено черное преступление».
Глашатай города известил всех, что следствие нуждается в полезных сведениях о «визитере дам Слоуби и Вуд». Но, несмотря на неусыпную бдительность жителей Харчестера, никто не заметил в городе чужестранца ни на пути к дому, ни у двери.
С наступлением ночи горожане забаррикадировались в своих домах, а в восемь часов таверну «Позолоченный скипетр» поспешно покинул последний завсегдатай, заявивший, что отныне следует опасаться дурных встреч.
Ночной визитер
Сестры Джейзон, Элоди, Матильда и Мюриель, жили в красивом особняке, стоящем на углу главной площади и улицы Статуй, названной так из-за двух бюстов каких-то неведомых великих людей.
Богатые и властные женщины принадлежали к мелкой аристократии округа и весьма гордились своим сословным положением.
Снисходя до посещения послеполуденных приемов некоторых харчестерских дам, сами они никогда не принимали у себя из принципа и, несомненно, из скупости.
Давно заведенное правило имело лишь одно исключение — его сделали для мистера Эйба Ниггинса, архивариуса города и человека обширных исторических и геральдических познаний.
Некогда мистер Ниггинс, проведя многочисленные изыскания, составил генеалогическое древо семейства Джейзон и вывел заключение о благородном происхождении дам, что и оказалось причиной еженедельной щедрости сестер по отношению к его особе.
Каждый четверг старый педант заходил в господский дом на стаканчик флердоранжевой настойки, которую заедал одним печеньицем, а вечер заканчивал обсасыванием одной сливы, вымоченной в водке.
Иногда мистеру Ниггинсу разрешалось привести с собой племянника Чарли, который закончил учебу в Лондоне и, получив диплом фармацевта второго класса, мечтал стать наследником аптекаря Эшера. Конечно, такое будущее, пропитанное ароматами шалфея, лаванды и ревеня, не могло пленять ладно скроенного парня с приятным лицом, но так решил дядюшка Ниггинс, человек упрямый и зажиточный, чье богатство превосходило состояние сестер Джейзон.
Ходили слухи, что старый упрямец мечтал об альянсе между двумя семействами и двумя состояниями, хотя Чарли было всего двадцать пять, а мисс Мюриель Джейзон, младшей сестре, давно исполнилось сорок.
Первый четверг приема после ночи двойного исчезновения был, конечно, посвящен обсуждению невиданного события. Дамы Джейзон не поскупились на расходы.
Флердоранжевую настойку заменили кофе, сухое печенье — ромовыми бабами и булочками со сливочным маслом, фрукты из водочного сиропа — выдержанным зеленым шартрезом, а для Чарли поставили коробку с сигарами.
Сестры Джейзон разительно отличались друг от друга: старшая Элоди была сухой и угловатой, пятидесятилетняя Матильда — крепкой и краснощекой, а младшая Мюриель — маленькой, худенькой и столь невзрачной, что ее обычно не замечали.
С общего согласия слово предоставили мистеру Эйбу Ниггинсу.
— Надо же такому случиться — я к четырем часам отправился в «Позолоченный скипетр» выпить традиционную кружку пива и немного задержался… Не более четверти часа! Иначе увидел бы незнакомца, который звонил в дверь дам Слоуби и Вуд!
— Работай я в полиции, — вмешалась мисс Элоди, — то порылась бы в прошлом этих дам, но, будучи частным лицом, не собираюсь давать ей полезные советы.
— Я хорошо знал, чем они занимались здесь, в Харчестере, — задумчиво кивнул архивариус, — но не все нам ведомо: сердце женщины — глубокий сосуд, сказал один поэт, скорее всего француз.
— Мы навещали их, — продолжила старшая из сестер Джейзон, — ибо следует признать, во всем Харчестере не сыщется лучших партнеров в криббедж, к тому же мне нет дела до сплетен и пересудов.
— Какие «сплетни и пересуды» ходят на их счет? — осведомился Чарли.
— Похоже, что когда-то…
Слова замерли у нее на устах, и она глянула на младшую сестру.
— Мюриель, пойдите и проследите за кофе, — приказала она.
Младшая сестра покорно удалилась.
— Есть вещи, которые не предназначены для юных ушей, — наставительно разъяснила старшая. — Итак, скажу, когда-то мисс Вуд захаживала на улицу Утерянной Головы!
Мистер Ниггинс обеспокоенно посмотрел на нее.
— Неужели? Это действительно компрометирует девушку, хотя, впрочем, ничего не объясняет.
— Конечно ничего! — возразила мисс Элоди пронзительным голосом. — Но я, к примеру, не вынесла бы, поступи так Мюриель. Почему муниципалитет терпит подобную гнусность?
Мистер Ниггинс согласно вздохнул и скосился на племянника, который наслаждался сигарой из светлого табака и, похоже, не прислушивался к разговору.
Улица Утерянной Головы получила название из-за древней безголовой статуи, установленной в нише, и была проулком, проходящим вдоль заднего фасада городской ратуши. Здесь стоял один-единственный дом — древний особняк с дрянной репутацией из-за благожелательного отношения хозяина к некоторым галантным встречам.
Жители Харчестера избегали ходить по этому проулку, предпочитая делать обход по соседним улицам.
И только приезжие в базарные дни заходили в подозрительный дом и без всяких предрассудков наслаждались обильной едой и выпивкой.
— Ба, — повторил мистер Ниггинс, — это ничего не доказывает, моя дорогая, хотя я не одобряю всех тех, кто компрометирует себя и рискует репутацией, посещая притон, наносящий ущерб чести нашего города.
Беседа о злосчастной улице на том и завершилась, ибо в комнату вернулась мисс Мюриель с великолепным кофейником из массивного серебра.
Когда зеленый шартрез разлили по рюмкам, все пришли к заключению, что было совершено преступление, и на столь успокоительной ноте расстались.
В коридоре Чарли чуть-чуть задержался, пока мисс Элоди помогала дядюшке Эйбу надеть пелерину, а Мюриель через открытую дверь смотрела на ласточек, собиравшихся в далекий осенний полет.
Матильда подошла к Чарли, пожала ему руку и прошептала: «Спокойной ночи».
В одиннадцать часов Харчестер спит так, как спит любой провинциальный городок.
Два ночных сторожа, которые обходят городские стены и встречаются шесть раз за ночь, решили на этот раз проводить дозор совместно и из осторожности спрятались в одну из будок, устроенных в нише крепостной стены, чтобы распить бутылку холодного пунша.
Так они отгородились от неприятных ночных случайностей. Башенные часы городской ратуши оказались единственным свидетелем, заметившим, как вдоль здания проскользнула чья-то тень, но поскольку куранты были изготовлены из железа и бронзы, ночной прохожий их не интересовал.
Тень поспешно углубилась в проулок, чье название приводило в негодование провинциальных Тартюфов, и толкнула приоткрытую дверь старого особняка.
Венецианская лампа не могла разогнать мрак в прихожей, столь же темной, как и проулок.