Перед поблекшим занавесом суетился худой дирижер, которому худо-бедно подчинялись двойной квартет визгливых скрипок и совершенно расстроенное пианино.
Развлечений в Мэривуде было мало. Поэтому театр посещался и после сезона отпусков, в самый разгар зимы. Редко можно было увидеть пустым даже откидное сиденье.
В ложах сверкали лорнеты, направленные на каждого впервые появившегося зрителя. Зал наполнялся зрителем и шумел, как растревоженный курятник.
Когда Гарри Диксон занял место в первом ряду рядом с оркестром, все бинокли тут же устремились на него, и долгое время в театре главным зрелищем был знаменитый сыщик, жертва своей славы. Наконец в полумраке заныли скрипки, из пианино грянули ядовитые аккорды, а дирижер замахал руками, как ветряная мельница. Зажигательный военный марш увлек зрителей в нежную Францию, которую потрепала жестокая война семидесятых годов.
На сцене кучка фермерш защищала свою добродетель, обороняясь от тевтонских завоевателей.
Куплеты заканчивались звучным всплеском эмоций, когда Дженни Преттифильд, хозяйка чудесной «Клубничной фермы» сообщала обер-лейтенанту фон Шминеку, что отдаст свое сердце и руку только французскому солдату.
Подошел конец второго акта. Занавес опустился и поднимался еще три раза после патетического финала. Фермерше только что сообщили, что завтра на заре ее расстреляют перед воротами ее любимой фермы, и она с щемящей горечью прощалась с родиной и своей чудесной клубникой.
Третий и последний акт: публика не скрывала своего нетерпения!
В последний раз Дженни Преттифильд отвергла притязания немецкого офицера. Но вдали, на равнине, уже слышались ружейные выстрелы французских разведчиков. Враг был изгнан, французские пехотинцы бросились в наступление с штыками наперевес.
Фон Шминек поднял зловещую саблю.
Но фермерша не хочет умирать с завязанными глазами и просит исполнить ее последнее желание — она хочет спеть прощальную песню…
Публика задыхалась от волнения, единственный из зрителей, кто не переживал, был Гарри Диксон… Хотя его руки конвульсивно сжимались, он поджимал губы, глаза лихорадочно блестели.
Расстрельная команда вскинула ружья… и Дженни запела:
И вдруг!..
Публика вскочила в неописуемом ужасе.
Пела уже не Дженни Преттифильд… Из-за кулис доносилась другая песня, звучал удивительный, сказочный голос.
— Сладкоголосый Вампир!
Паника охватила зал. Но тут громкий голос перекрыл оркестр, накрыл перепуганную толпу: это был голос Гарри Диксона.
— Никому не покидать своих мест. Время преступлений закончилось! Вампир больше не может причинить вам зла!
Он спрыгнул в оркестровую яму, перескочил через светящуюся рампу, бросился на сцену, где его тут же окружили французские солдаты с револьверами в руках.
А где героическая Дженни Преттифильд? Она исчезла, ружья немецких солдат целят в пустоту.
Но сыщику все равно. Он отдает короткий приказ:
— В подвал и бегом!
Сыщик и статисты отталкивают актеров, опрокидывают декорации, протыкают штыками ткани.
Вдруг из подвалов театра доносится жуткий вопль, и почти тут же взмывает голос неведомого чудовища, в нем слышен невиданный триумф победы.
— Ужас! — вскрикивает Гарри Диксон. — Он убил!..
Он сломя голову несется вниз по лестнице. Перед ним вырастает человек. Полицейские-статисты вопят от ужаса и вскидывают револьверы.
У человека руки по локоть в крови. Это Том Уиллс.
— Не стрелять! — кричит Гарри Диксон. — И не пугайтесь, это кровь кролика!
Лестница кончилась, и они бегут по коридору, освещенному жалким язычком газового пламени. Еще одна лестница, ведущая в крохотное помещение, где горит дымящая керосиновая лампа.
— Осторожно! — кричит сыщик. — Если ОН сделает хоть движение, стреляйте все разом и цельтесь в голову. Он опасен.
Но ОН не движется.
ОН!.. Громадный мужчина с безумным взглядом, с всклокоченными волосами и растрепанной бородой. Он безуспешно пытается освободиться, но не в силах это сделать — он прикован к стене.
У его ног лежит Дженни Преттифильд. Она мертва, ее голова раздроблена, кровь пропитала светлые волосы.
— Вот, наконец, и Сладкоголосый Вампир, господа, — объявляет Гарри Диксон. — У этого демона архангельский голос.