- Не понимаю... - сказал рослый французский рыбак, обращаясь к Гейне, который был для них переводчиком. - Они жалуются, что их притесняют немецкие князья. Но князей ведь меньше, чем всех остальных. Так зачем же им покидать страну? Не лучше ль было выбросить эту небольшую кучку князей? Так, по крайней мере, поступаем мы, французы.
Гейне перевел слова француза своим соотечественникам, но те только грустно покачали головами. Старый немец испуганно сказал, что это называется революцией, которая очень опасна и требует много крови.
- Это все будет со временем и у нас, - заметил немец помоложе, - но мы не стали дожидаться. Наши дети еще малы, они не успели привыкнуть к родине, как мы, и, может быть, в Алжире, куда мы едем на поселение, им будет лучше.
Когда Гейне распрощался со своими земляками и те снова тронулись в далекий и неведомый путь, он долго находился под впечатлением этой встречи. Он думал о том, что любовь к родине чувствуется особенно остро, когда на чужбине встречаешься с немецким горем. Пусть старонемецкие ослы, называющие себя патриотами, ненавидят все французское, как рассадник революционной заразы, и разжигают ненависть к Франции, - народы не чувствуют взаимной вражды. Гейне до слез был растроган, увидев, как француженка-нищая протянула кусок своего хлеба бедному швабскому мальчику. Поэт от души поблагодарил старуху.
Много дней Гейне еще думал о встрече на Гаврском шоссе, а в мыслях его возникали слова старого немецкого поэта Шубарта, проведшего большую часть своей жизни в крепости за то, что он любил свободу:
Хотят нас в Африку услать,
В далекий жаркий край.
Простимся на границе мы
С немецкою страной
И горсть земли с собой возьмем:
За хлеб, за соль, за отчий дом
Спасибо, край родной.
Когда Гейне из Германии переселился в Париж, там находилась восьмидесятитысячная немецкая колония, особенно густо населявшая квартал Ла Вийетт и предместье Сент-Антуан. Здесь жили рабочие, ремесленники и политические эмигранты, покинувшие родину-мачеху, здесь жили и крупнейшие культурные деятели Германии, такие, как ученый-естествоиспытатель Александр Гумбольдт, который провел восемнадцать лет в Париже и важнейшие свои труды написал на французском языке. Во главе немецких радикалов, находившихся в Париже, стоял публицист Людвиг Берне, тот самый, которого Гейне еще в 1815 году видел во Франкфурте-на-Майне, и тогда отец сказал сыну, что он пишет "против комедиантов". Действительно, уроженец Франкфурта-на-Майне Людвиг Берне начал литературный путь как театральный критик. Берне жил в разных городах Германии, учился в нескольких университетах, занимаясь медициной и философией, но основные его интересы были в области политики. Страстный поборник освобождения Германии от власти дворянства и духовенства, Берне верил в возможность создания единой надклассовой германской республики, построенной на идеальных принципах свободы, равенства и братства. После Июльской революции, окончательно переехав в Париж, Берне в своих статьях громил эгоизм и скудоумие немецкого дворянства. Горячий темперамент писателя и яркая, образная форма его "Парижских писем" сделали Берне одним из популярных публицистов в Германии и во Франции, особенно среди эмигрантов, считавших его своим вождем.
Трудно представить себе более противоположные натуры, чем Берне и Гейне. При всем своем блестящем таланте публициста Берне был ограничен мелкобуржуазными взглядами, тогда как Гейне со своей широтой политического и философского кругозора умел диалектически воспринимать действительность и видеть те противоречия жизни, которые ускользали от прямолинейно мыслящего Берне.
Сперва отношения между Гейне и Берне носили вполне дружеский характер; но чем больше они встречались в Париже, тем острее обнаруживалось расхождение между ними. Необычайно честолюбивый, Берне все больше раздражался при виде огромной популярности Гейне и считал, что тот должен довольствоваться лаврами лирического поэта, а не политического писателя. Широта взглядов Гейне представлялась Берне как неустойчивость и легкомыслие. Наконец Берне открыто выступил против Гейне в своих "Парижских письмах". В гоодом осознании себя как вождя радикалов Бер"е со злой насмешкой изображал Гейне в виде легкомысленного мальчика, который в день кровавой битвы гоняется но полю сражения за мотыльками. Он представил его и в образе молодого хлыща, который ходит в церковь, только чтобы перешептываться с красивыми девушками, вместо того чтобы горячо молиться за успех революционного дела. Эти выпады, так же как и сплетни, которые распускал Берне о поэте, не могли не оскорблять Гейне, тем более что он считал Берне своим соратником в деле сближения между немецкой и французской культурой.
Уже несколько лет Гейне трудился над тем, чтобы перебросить духовный мост через Рейн, связать неразрывными узами дружбы два народа - немцев и французов.
Он хотел ознакомить французов с немецкой литературой и философией, а немцам поэт восторженно рассказывал о культурной жизни Франции, рисовал картины политической жизни зарейнской соседки своего отечества.
Книга Гейне "Романтическая школа" вышла на немецком и французском языках. Она содержала литературные портреты немецких романтиков и была написана в обычной для Гейне лирической и одновременно полемической манере. Поэт говорил о романтической литературе своего времени, приводил личные воспоминания о деятелях романтического движения и окончательно расправился со своим бывшим учителем Августом Вильгельмом Шлегелем, который направлял поэта на путь романтизма, казавшийся теперь Гейне позорным. Большинство немецких романтиков отдали свое перо феодальной реакции и стали опорой дворянства и католичества.
Еще отчетливее революционная мысль Гейне проявилась в другой его работе - "К истории религии и философии в Германии". Идеи немецкой филосо4'"ии представлены в работе "как сновидения Французской революции".
"Не смейтесь над фантастом, - писал Гейне, - ожидающим в мире явлений той самой революции, которая уже произошла в области духа. Мысль предшествует делу, как молния грому. А немецкий гром, конечно, тоже немец, он не очень легок на подъем и надвигается с некоторой медлительностью, но он грянет, и однажды, услышав грохот, какой никогда еще не гремел во всемирной истории, знайте: немецкий гром попал наконец в цель. При этом грохоте замертво попадают орлы с высоты, и львы в отдаленнейшей пустыне Африки подожмут хвосты и заползут в свои царственные логовища. В Германии будет разыграна пьеса, в сравнении с которой Французская революция покажется лишь безобидной идиллией".
Это пророчество Гейне вселяло надежду в сердца немецкой молодежи. Июльская революция все же нашла отголосок в Германии. В некоторых княжествах произошли волнения, которые, правда, властям удалось подавить, но семена недовольства и возмущения уже были брошены на благодатную почву. В общественной мысли страны тоже чувствовались свежие веяния. Молодые ученики Гегеля - младогегельянцы Давид Штраус, Бруно Бауер, Людвиг Фейербах - в своих философских работах критиковали устои христианства и этим подрывали основы религии как опоры деспотических государств.
В литературе на смену одряхлевшему романтизму выступила группа писателей нового поколения, именовавшая себя "Молодой Германией". Карл Гуцков, Генрих Лаубе, Лудольф Винбарг, Эдуард Мундт, Кюне и другие - люди различных творческих дарований - были сплочены желанием создать литературу, стоящую близко к жизни, отвечающую ее требованиям. "Молодая Германия" не выдвинула четкой программы своих действий. У нее не было определенных политических и эстетических требований.
Все подменялось туманными рассуждениями о борьбе со всякой затхлостью, с отсталостью в жизни, литературе и искусстве. Гамбургский друг Гейне Лудольф Винбарг был теоретиком этой группы писателей, старавшихся обновить немецкую литературу и освободить ее от романтических мечтаний. Винбарг выпустил книгу "Эстетические походы", которая должна была служить манифестом "Молодой Германии". Основное у Винбарга сводилось к призыву быть рупором своего времени: "Поэзия не является больше игрой прекрасных духов: она-это дух времени, который незримо обуревает все головы, хватает за руку писателя и пишет книги времени. Поэты не должны быть больше, как некогда, на службе муз, они должны служить подлинной политической и трудовой жизни".