— Но почему? Я ведь совсем не красавец… Скорее, наоборот.
— Наверно, было бы глупо предположить, что тебе известна фамилия Паганини?
— Вроде, это был музыкант, — неуверенно сказал он.
Юля кивнула.
— Так вот. Он тоже был не красавец.
Она замолчала, как будто это всё объясняло.
Буквально сразу Северусу повезло. В первом же детдоме он встретил девочку, которая подходила ему по всем параметрам. Она только что потеряла родителей и не приобрела ещё комплекса брошенного ребёнка. Валя Агутина (так её звали) была умненькой домашней девчушкой. С характером и остреньким язычком. Что ж, в этом даже была особая пикантность — но, видимо, другие так не считали. И хотели, прикрываясь красивыми фразами, избавиться от девчонки. Так что на уровне местной администрации никто палки в колёса ему не совал. Бумажная волокита началась в районном муниципалитете. Юлия просила его ровно реагировать на обычный в таких случаях бюрократизм. „Ходи с виноватым видом и со всеми соглашайся… Противно, конечно, но иначе не выйдет“, — говорила она. Он так и делал. И, несмотря на мелкие домашние радости, это порядком стало ему надоедать. „Если так пойдёт и дальше, создание школы придётся отложить лет, этак, на двадцать“, — с раздражением думал Северус. Юлия обещала узнать, как можно ускорить процедуру усыновления. И предложила ему… приняв сан священника, основать православную школу. Для этого следовало узнать, есть ли где аналогичная практика. Кроме того, в этом случае требовалось, чтобы всё было по-настоящему — таковые кампании подвергаются тщательной проверке. Сначала Северуса это развеселило. Но теперь он уже всерьёз задумывался над карьерой священнослужителя. Со всеми вытекающими последствиями. „Я мог бы пока что-нибудь сделать для Любовного эликсира, будь у меня подобие лаборатории“, — с тоской думал он, щёлкая пультом с канала на канал основной магловской забавы — телевизора. Всё чаще ему приходило на ум предложение Будогорского о союзничестве. Однажды, изнемогая от вынужденного безделья, он решился и телепортировал ему:
Ростиславу Апполинарьевичу Будогорскому
от Северуса Снегга.
Прошу о встрече. Санкт — Петербург. Станция метро „Горьковская“. На выходе. Сегодня. 17-00.
И тут же получил ответное сообщение:
Северусу Снеггу
от Ростислава Апполинарьевича Будогорского.
Обязательно буду. Спасибо за доверие.
Стоя в холле метро „Горьковская“, Северус стискивал в кармане брюк волшебную палочку, коря себя за неоправданный риск. Будогорский появился не со стороны улицы (как Северус ожидал), а сошёл с эскалатора.
— Давненько я не бывал в переходах питерского метрополитена, — приветствовал он Северуса, протягивая руку для пожатия.
Снегг изучающее смотрел на него. Будогорский улыбнулся.
— Браво, мой друг! Вы сделали поразительные успехи в окклюменции!.. Давайте пройдёмся — тут слишком много народа. Не ровен час, окажется, что ещё кто-нибудь владеет секретом чтения чужих мыслей.
Северус (он же Иванов Сергей Иваныч) шёл молча. Барин пел дифирамбы погоде, природе и прочим вещам, о которых вспоминают, когда говорить не о чем. Наконец, облюбовав тенистую лавочку, мужчины присели.
— Как Вы всё поняли? — напрямик спросил Барина Северус.
— Вы знали, откуда вернулся Дамблдор накануне своей мнимой смерти? — вместо ответа спросил его Будогорский.
— Разумеется, — кивнул Снегг.
— Питьё было составлено мной, Северус.
С этими словами Русско-Английский Барин вынул из кармана медальон Слизерина и протянул Снеггу. Северус пропустил цепочку медальона сквозь пальцы и, положив в ладонь, на мгновение крепко зажал кулак. Будогорский наблюдал за ним.
— Ну, теперь Вы мне верите?
Снегг протянул ему медальон.
— Что Вы! — обаятельно улыбнулся Будогорский. — Я всегда был в душе гриффиндорцем… Да и вообще не имею прав на эту реликвию — я ведь не учился в Хогвартсе. Сохраните это. Может, мы ещё создадим когда-нибудь Музей четырёх волшебников… Мне подал эту мысль Поттер… Гарри Поттер… Он-то и рассказал мне детально, как Альбус, уже впав в полулетаргическое состояние, призвал к себе именно Вас. Как незадолго до этого Вы, Северус, ссорились с Дамблдором и говорили, что делать ЭТО Вам вовсе не хочется (вас нечаянно услышал Хагрид). Ну, и наконец, тело Альбуса Дамблдора, согласно его завещанию, предали сожжению. Почему же, в таком случае, он исчез? То, что Гарри забыл, что волшебник сгореть не может, простительно. Но почему другие не придали этому значения?
— Ответ напрашивается сам собой, — невесело усмехнулся Северус. — Это ведь так легко — обвинить во всём Пожирателя смерти. На мне клеймо…
— А знаете что, дружище, не выпить ли нам чего-нибудь?
— Меня ждут… Я думал, наша встреча будет проходить в более деловой атмосфере. И, соответственно, будет короче… Может, Вы согласитесь пойти со мной?
— Меня не выгонят? — усомнился Р.А.Б.
— Это будет своего рода тест на склочность, — ухмыльнулся Снегг.
Дверь им открыла Юля в неприлично коротком халате, из-под которого кокетливо выглядывала резинка ажурных чулок.
— Северус, ты мог бы и предупредить, что у нас будут гости, — укорила его она.
— Я думал, тебе будет приятно увидеть кого-то из моих знакомых — ты ведь этого хотела. Тем более что Ростислав — твой соотечественник.
— Правда? — Юлька посмотрела на Будогорского в своей обычной манере: чуть склонив голову к плечу, загадочно при этом улыбаясь.
— Будогорский. Ростислав Апполинарьевич, — представился тот.
— Гончарова. Юлия Валентиновна, — в тон ему ответила она.
— Можно просто Слава.
— Можно просто Юля… Мойте руки. Сейчас сядем за стол.
И даже не подумав переодеться, зашагала на кухню.
— Кажется, — вполголоса проговорил Будогорский, — теперь я знаю ещё одну причину, по которой Вы были так привязаны к Дамблдору, что никак не могли быть его убийцей.
Северус удивлённо посмотрел на Барина.
— Девушка с Вашего курса… Её звали, дай бог памяти… Лили… Удивительное сходство! И Дамблдор, конечно, знал…
— Вы бесконечно прозорливы! — довольно ядовито пресёк его измышления Снегг.
Вместе они вошли на кухню. Юля уже накрыла стол.
— Кажется, здесь побывала скатерть-самобранка, — глотая слюнки, сказал Будогорский.
— Всего лишь мои золотые ручки, — Юлия повертела перед его носом своими наманикюренными пальчиками.
После сытного обеда, когда все отдали должное салату из шампиньонов, рыбе под маринадом, картошке с мясом и пирожкам с капустой, Будогорский со Снеггом закурили. Чтобы заполнить образовавшуюся паузу, Северус попросил рассказать, почему он взял себе псевдоним Русско-Английский Барин.
— Моё факсимиле неудобоваримо для иностранца. Конечно, я знал, что ученики, для простоты, зовут меня Раб. Но, чтобы избежать рабства, моя семья эмигрировала из Советов. Поэтому, как понимаете, сия аббревиатура меня никак не устраивала… Русско-Английский — это, я думаю, понятно. А Барином на Руси называли помещика — землевладельца. Мои предки дворяне. Имели усадьбу. Правда, в Гаржданскую всё было разорено. Тем не менее…
— А кем были Ваши родители? — спросила Юля.
Лицо гостя просветлело.
— Они были врачами. Отец работал в Ленинградской Военно-Медицинской Академии. Мама — доктор районной поликлиники. И отец, и мать широко применяли, как сейчас говорят, методы нетрадиционной медицины. Чудом им удалось избежать сталинских репрессий. Поэтому, как только представилась возможность эмигрировать, — с приходом к власти Хрущёва — они это сделали. Родился я уже за рубежом. Кстати, первый мой диплом тоже свидетельствует о медицинском образовании.
— Когда же Вы успели получить специальность врача? — полюбопытствовал Северус. — Насколько я знаю, в Хогвартсе Вы стали преподавать, когда Вам едва исполнилось двадцать. Все в один голос говорили, что Вы самый молодой профессор со дня основания Школы.
— О! Времени у меня было предостаточно! Я окончил обычную школу экстерном. Уже в одиннадцать лет у меня был на руках школьный аттестат. Год я посещал Университет вольнослушателем — никто не принимал меня всерьёз. А потом… потом всё нормализовалось.
— Ваши родители живы? — опустив глаза, тихо спросила Юля.
— Нет. Я поздний ребёнок. Родители прожили длинную и счастливую жизнь. И умерли почти в один день… пусть земля будет им пухом!
Ростислав откупорил бутылку русской водки, невесть откуда взявшейся на столе, и наполнил хрустальные стопки. Все выпили. Сначала за помин души. Потом за здоровье всех собравшихся. Затем за красивых дам… В общем, когда Будогорский поднял тост „за мир во всём мире“, мужчины были уже изрядно навеселе. Разговор переключился на более животрепещущие темы: каковы ближайшие планы Дамблдора и чем сейчас занят Волан-де-Морт.