Как-то раз Гарри решился спросить профессора:
— Вы ничего не замечаете, Ростислав Апполинарьевич?
— Что я должен замечать, Гарри? — безмятежно улыбнулся Барин.
— По-моему, Маришка Вас любит, — осторожно сказал Гарри.
— А, ты об этом, — легкомысленно кивнул Будогорский.
Гарри озадаченно посмотрел на него.
— Боюсь, Гарри, что мне не сносить головы, если я осмелюсь ответить ей взаимностью. Интрижки не в ходу у чути. А жениться на милейшей Марише у меня нет ни малейшего желания, — усмехнулся он.
— Но Вы любили когда-нибудь? — поборов робость, спросил Гарри.
Лицо у Будогорского омрачилось.
— Любил ли я женщину? — уточнил тот. — Боюсь, что нет — во всяком случае, в том смысле, как ты это понимаешь. Правда, я был женат. Однажды. И потерял жену. Её убили дружки Волан-де-Морта, когда я только начал изыскание крестражей… Но любил ли я её? Разумеется, определённую нежность испытывал… Не скрою однако, что никогда бы на ней не женился, не забеременей она. Я всегда хотел иметь большую семью, как это ни странно. Наверно, сказывалось то, что у меня самого не было ни сестёр, ни братьев… А вот то, что мой эгоизм привёл её к гибели… никогда не прощу себе…
— А потом? — Гарри никогда не вёл разговоры подобного рода ни с кем из взрослых — хотя ему до смерти было любопытно, как поступают мужчины и чем они руководствуются в отношениях с женщинами.
— Потом? — Барин отложил в сторону прохудившиеся сапоги-скороходы, которые на тот момент пытался залатать. — Потом я так же страстно хотел детей — это с одной стороны. А с другой — не мог примириться, что в придачу к ним обязательно получу подругу жизни.
— Разве это так ужасно? — не понял Гарри.
— Скорее, обременительно. Как правило, женщины стремятся переделать нас под себя. Они пытаются переубедить нас, доказать нашу неправоту, настаивают на своём… во всём, даже чего вовсе не разумеют. Честное слово, это утомляет. Но любящие этого не замечают. И я им завидую.
Барин снова взялся за сапоги.
— Выходит, по-Вашему, вообще не стоит влюбляться?
— Да нет же! Напротив! Влюбляться стоит! — Будогорский удивился такой трактовке. — Да к тебе это и не относится. Я ведь русский. С европейским образованием. Да ещё волшебник. Гремучая смесь! Иногда мне кажется, встреть я женщину — обязательно русскую — образованную и не лишённую волшебного дара… может быть… чего загадывать, одним словом!
— Чем же плохи англичанки? — обиделся за своих соотечественниц Гарри.
— Они слишком меркантильны. Слишком деловиты, — начал перечислять Барин.
— Вы говорите о маглах! — в запальчивости крикнул Гарри.
— А волшебницы слишком самоуверенны и слишком, как бы это помягче сказать, не от мира сего, — парировал Будогорский.
— А вот Василиса Премудрая…
— Гарри! Я тебя умоляю! — расхохотался Ростислав Апполинарьевич. — Ей же тыща лет! Волшебницы из высшего эшелона никогда не заведут семьи с простым смертным!.. Кроме того, я забыл упомянуть, что у меня весьма строгий отбор по части внешних данных.
— И что же, у Вас никого не было после смерти Вашей жены? — совсем осмелел Гарри.
— Я этого не говорил, — обаятельно улыбнулся Барин. — Многие находят мою кандидатуру подходящей для определённого сорта отношений… Но я всегда вовремя успевал ретироваться.
— А ну, примерь, — протянул ему скороходы Будогорский.
Гарри с опаской глянул на сапоги. К каждой волшебной вещи русских — как к питомцам Хагрида — у него выработалось стойкое недоверие. Нужно было помнить витиеватое обращение — обязательно в стихотворной форме — чтобы они слушались. Скатерть-самобранка уже надавала ему пощёчин своими накрахмаленными полотнищами, шапка-невидимка едва не оторвала голову. А ковёр-самолёт вовсе чуть не угробил: сначала вознеся его в заоблачные дали, а потом дав увесистый пинок под зад. Да ещё волшебная дубинка так отходила его по спине, что Будогорский лечил его целых три дня, укутывая на ночь какой-то вонючей обёрткой из пергамента.
К Его Величеству Сапогам надлежало обратиться так:
Сапоги вы, сапоги,
Быстроходные.
Как я встану, не беги,
А сделай милость, помоги… И называть станцию назначения.
Гарри попросил перенести его на край леса. Барин тут же очутился рядом.
— Теперь, Гарри, когда ты уже понимаешь значение выражения „всё в твоих руках“, подними-ка вот то брёвнышко и уложи к себе на плечо.
Гарри покосился на „брёвнышко“ — оно бы подошло в основание кладки любой избы.
— Прочь сомнения! — гаркнул Будогорский.
Гарри без труда поднял бревно, делая руками магический жест… но стоило ему представить, что эта махина бухнется ему на плечо, он бессильно опустил руки.
— Гарри! — угрожающе крикнул Барин. — Ты готов! Ты можешь!
Это вдохнуло ему уверенности и, зажмурившись, он проделал необходимые манипуляции ещё раз. Уйдя чуть ли не по колено в землю, Гарри вновь усомнился в своих способностях… Так продолжалось до глубокой ночи. Пока его почти бездыханное тело Барин не втащил в избу.
— Завтра будет легче, — заверил он, отпаивая Гарри целебным отваром.
Действительно, назавтра было уже лучше. Главное, что он уже не боялся этого бревна и не смотрел на него, как чёрт на ладан. А послезавтра, после упражнений с бревном, Гарри мог поднимать, опускать и перемещать предметы с поразительной ловкостью.
— Гарри, Гарри, — растроганно говорил Будогорский. Глядя на тебя, я вновь начинаю задумываться о женитьбе… Представляешь, какого богатыря я смог бы воспитать, если бы начал тренировать его сызмальства?!
„Если бы он выжил“, — добавил про себя Гарри, укладывая своё натруженное тело в постель.
— Куда бы он делся? — жизнерадостно похохатывал Барин, ложась рядом. — Завтра мы займёмся с тобой окклюменцией. После чего можно будет устроить тебе пробные испытания.
— Больших успехов в области окклюменции Снегг со мной не добился, — предупредил Гарри. — И было бы странно, если б добился… Он же ничего не объяснял!
— Ну, может, он полагался на твою светлую голову? — предположил Будогорский.
— Что? — Гарри не удержался, чтобы не фыркнуть. — Да Снегг считал меня тупее всех тупых!
— Значит, в тебе всегда жило предубеждение по отношению Северусу Снеггу? — Барин оторвал свою красивую голову от подушки и с любопытством изучал Гарри.
— Какое ещё „предубеждение“? КА-КО-Е? — обозлился он. — Дамблдора больше нет!!! Кто в этом виноват?
— Да, вот ещё что: нам будет нужно поупражняться в решении логических задач, — совершенно невозмутимо отреагировал Будогорский. — Спокойной ночи, Гарри.
Окклюменция под руководством нынешнего профессора защиты проходила как игра в „гляделки“. Будогорский попросил, чтобы Гарри воздвиг в своём сознании барьер. „Лучше, если это будет простая геометрическая фигура — дабы не затрачивать усилий на её создание“, — объяснил он. Гарри выстроил куб.
— А теперь всё время возвращайся к нему, когда я буду пытаться его преодолеть.
В первый раз куб разлетелся на мелкие квадратики. Во второй раз Гарри успел сцементировать эти квадратики. В третий раз — когда Барин попытался взорвать его куб — Гарри тут же собрал взорванные элементы и превратил их в ярчайший букет салюта. Будогорский прикрыл глаза рукой, как от яркого солнечного света.
— Ты понял, Гарри! — восхищённо воскликнул Ростислав Апполинарьевич. — Образы при сохранении твоей защиты одновременно служат и оружием!
— Но как сделать так, чтобы этот куб существовал всегда?