Он громко высморкался.
— Больше от меня ни на шаг! — затряс Леший мшистым пальцем перед носом Гарри. — Щас Соловей нам на голову свалится — будь готов!
— Всегда готов! — пошутил Гарри и закашлялся.
В груди сильно саднило. Видно, он успел изрядно наглотаться воды… да ещё мёртвой. „Реально, плохо“, — сказал бы Рон… Но через секунду ему стало вдвое, втрое, вчетверо… да что там — в сто раз хуже! Каждая клетка его тела просила о помощи. Гарри задыхался от жжения в груди, от звона в ушах и от запаха болотной хмари (последняя принадлежала, без сомнения, Лешему), который лежал ничком на Гарри и беззвучно шевелил губами. Гарри снова потерял сознание.
— Что делать-то будем, а? — озадаченно спрашивало коренастое приземистое существо с блинообразным монголовидным лицом.
Губы Гарри непроизвольно разъехались в улыбке: »«Соловей», блин! У русских, определённо, своеобразное чувство юмора!«
— О! Смеётся! — осклабился косматый Соловей с разбойничьей рожей.
— Слава тебе, Господи! — перекрестился Леший. — Так бы и дал тебе по зубам! (Это он обращался к Соловью) Так напугать мальца! Тебе это с рук не сойдёт! Забыл, как у Ильи Муромца сто лет в подвале просидел?
— Да ладно тебе! Я ж в полсилы всего и гикнул, — заюлил Соловей-разбойник. — А загадка и вообще проще пареной репы.
— Ну, смотри у меня! — для пущей острастки замахнулся на него Леший.
— Вот, слушай, парень: Стоит дуб.
На дубе 12 веток, На каждой ветке по 4 гнезда, В каждом гнезде по 7 птенцов. У каждого птенца одно крыло белое, другое — чёрное. Что это?
Гарри улыбнулся.
— Дуб — это год, ветки — месяцы, в каждом месяце по 4 недели, в неделе семь суток, в сутках есть день (с белым крылом) и ночь — с чёрным.
Соловей удовлетворённо кивнул и в три прыжка достиг кромки леса, где растворился среди деревьев.
— Видал? Чисто ваш Тарзан. Всю жизнь на верхах дерев обретается, — хмыкнул Леший.
— Ты знаешь, кто такой Тарзан? — удивился Гарри, пытаясь встать на ноги.
— А что? Мы теперяча тоже при цивилизации — Василисушка прикрепила нас к городским волшебникам. Нам вменяется в обязанность посещать их не реже одного раза в месяц. Ну, они нас… ватого-этого… просвещают.
Гарри представил Горыныча (или Кощея) в гостях у тёти Петуньи и зашёлся в смехе.
— Чаво смешного? — тоже начиная хихикать, спросил Леший.
— Да вот представил, как выглядит просвещение Горыныча с Кощеем.
— Тут, конечно, есть определённые сложности, — задумчиво поскрёб себе бурую шерсть на груди Леший. — Но в целом справляемся. А ты не об том думай… Хотя я рад, что ты вот уже и смеёшься. Но пора и Медведицу звать.
— Как „звать“? — растерялся Гарри. — Вчера она сама явилась.
— Эх, твою мать! Ты хоть не скажешь, что и знать-не знаешь, как её призывать?
Гарри потупился.
Леший взвыл:
— И что? Чё делать-то? Не могу ж я тебе открытым текстом подсказки давать?!
— Обойдусь! — процедил Гарри и стряхнул с плеч суму перемётную.
Он выудил из её бездонных недр книгу Будогорского „Другие…“ и стал быстро перелистывать. Так, так, так. Волшебники кончились. Вот! — волшебное зверьё.
Михаил Потапыч. Жена его, Марфа Петровна. К ней испокон веков обращаются с такими словами:
Эй, Марфушечка-дружок,
Приходи-ка во лесок.
Помоги, косматая,
Как велит должок!
Свет померк. Его заслонила фигура-колосс. Это явилась Марфа Петровна. Не тратя лишних слов, она упёрла могучее плечо в ствол дуба и, отворотив корни, подала ему богатырский меч. Гарри рассёк им воздух — и то ли сталь волшебного оружия, то ли сам воздух (а, может, и то, и другое) зазвенели. А Медведица тем временем не отступалась от дуба, а с остервенением вырывала дубовые корни.
— Руби их! — рыкнула она Гарри.
Гарри рубанул дубовые корневища, и многовековой красавец-дуб с предсмертным хрипом завалился на бок. Гарри зажмурился. А зря. Потому что в этот миг старинный сундук треснул надвое, и из него выползла громадная змея. Гарри с ужасом взирал на это Змеиное Величество (голову гигантского Полоза венчала корона). „Вчерашняя ящерка — просто насмешка по сравнению с этим диназавром!“ — успел-таки подумать он. А меч-кладенец заставил вдруг подняться его руку и, вне его сознания, опустился на голову коронованной особы. Корона слетела с головы змеи, а сама она с завидной ловкостью проскользнула меж донных каменьев. Свет от Полозовой короны вспыхнул с неестественной яркостью и устремился к самому солнцу. Гарри поднял глаза. Ему почудилось, что Солнце, вперив в него безжалостно жгучие очи, опутывает его, будто паучиха, огненной паутиной. Гарри вскрикнул от боли. Тут картина неба круто изменилась: солнце заволокло тучами, и налетел неистовой силы ураган. Гарри едва успел уцепиться за ветви поваленного дуба. Секунда — и небо будто прорвало: хлынул ливень. Только что обнажённое русло реки заполнилось бурлящей, пузырящейся водой. Гарри сбило с ног. Он снова тонул. Второй раз за день.
Опять тошнотворное пробуждение. Воркотня Лешего:
— Чему тебя только Славка обучал? Ни одного величального стиха не упомянул: ни к Красну Солнышку, ни к Буяну Ветру, ни к Дождю Долговязу. Ты уже трижды мертвец! ТРИЖДЫ! Ещё меня хотел спровадить!
Гарри взял руку Лешего — шерсть на ней была похожа на волокна старых-престарых деревьев — и произнёс:
— Спасибо тебе. Правда: без тебя бы мне хана… Да только-то Чашу я всё равно упустил… Не выполнил задания…
— Ха! — хмыкнул Леший. — Смотри, что Щука тебе принесла. Он протянул Гарри корону Полоза.
Он равнодушно скользнул по ней взглядом.
— Зачем она мне? Ты король леса. Тебе по праву она и принадлежит.
— А я тебе говорю — БЕРИ! — топнул ногой Леший.
Гарри пожал плечами.
— Ну, если это для тебя так важно… Ладно…
Он со стоном дотянулся до короны и подтащил её к себе. Зубцы короны вдруг капканом сошлись на его запястье, и ледяной холод сковал его члены. „Ты теперь мой! Мой! Будешь делать всё по моему приказу: убивать, жечь, мучить…“ — леденящий душу голос заползал в мозг как червь — как та самая змея, которая исчезла на дне каменистой реки.
— НЕ-Е-ЕТ! — истошно заорал Гарри и, схватив меч правой рукой, отсёк левую, ставшую ему чужой и враждебной.
И тут произошло чудо: зубья короны превратились в ручки чаши, а его рука вернулась на своё место. Не веря глазам своим, Гарри сжал в кулак и разжал пальцы левой руки. Они безболезненно повиновались.
— Что это? — ошарашенно спросил Гарри, глядя на Лешего. — Что это значит?
— Это значит, что мы в тебе не ошиблись. Бери чашу. Она твоя.
— Мне это не причудилось? — Гарри всё же хотел разобраться в том, что произошло.
— И да, и нет, — Леший глубокомысленно сделал затяжку.
— И да, и нет, — вновь повторил он. — Всё это произошло в параллельном измерении. Но, поскольку мы всё же живём в ЭТОМ, ты остался и с чашей, и с рукой.
— При чём тут параллельное измерение?
— Чаша — крестраж, как ты понимаешь. В ней есть жизнь. Но она не соразмерима с нашей, земной.
— Но как же тогда Волан-де-Морту удалось вернуться в наше измерение? — недоумевал Гарри.
— Этого я не знаю, — по-прежнему пыхтя своей пахитоской (как он её называл), ответствовал Леший. — Я в этих штуках не силён… Да и вообще, Гарри, я тебе помог. А теперь наши дорожки врозь. У меня тут ещё деловая встреча… с Кикиморой.
— Ну-ну, — ухмыльнулся Гарри. — Так уж и „деловая“.
— Прощай, дружище. Удачи тебе, — сердечно напутствовал его Леший.
— Ну, почему же „прощай“? Надеюсь, мы ещё увидимся.
— Прости, — шмыгнул носом Леший. — Сорвалось.
Они обнялись на прощание.
— Чуть задействовала силы природы… Я должен был догадаться. Извини, Гарри.
Это говорил Будогорский, смазывая ожоги на теле Гарри — те самые, которые оставило „Красно Солнышко“.
— Почему вы, русские, наделяете всех злобствующих существ такими ласковыми именами: Соловей-разбойник, Красно Солнышко… С-сь! — зашипел Гарри, когда Барин очередной раз провёл пальцем по его израненному плечу.
Будогорский отставил мазь и уселся в позу роденовского мыслителя.
— Знаешь, Гарик… то есть, Гарри… Сам об этом задумывался… Это, наверно, одна из характерных чёрточек русского человека. И ты её приметил… Кстати, ты помнишь, какое самое лучшее оружие против боггарта?